Розовый блейзер: нахальная меланхоличная история - Александр Кононенко

и Эми, но получил лишь грубое «Молчать!». Комната, в которой меня оставили, представляла собой коробку два на два метра, где не было окон, а над головой беспрерывно шумела вентиляция.

Долгое время за мной никто не приходил, и у меня появилась мысль, что эта комната – ещё один способ давления на меня, попытка заставить мой разум представить все самые ужасные сценарии. На запястьях болели следы от наручников. Я сел на бетонный пол и попытался отвлечься, но каждый раз, когда я закрывал глаза, я снова видел, как Игорь, сражённый автоматной очередью, валится на пол. Чувство вины раздирало душу из-за того, что я даже не подумал о том, что кто-то может погибнуть из-за моего плана. Хотелось заплакать, но не получалось из-за полного отсутствия сил.

Я так и сидел, уткнувшись лицом в колени, когда наконец услышал звук, ключа, скребущегося в замочной скважине. Тяжёлую дверь отворил сержант в чёрной форме.

– Встать! – рявкнул он на меня, снова напялил на меня наручники и повёл по коридору.

Мы остановились на втором этаже у деревянной двери одного из кабинетов. Постучав, сержант втолкнул меня внутрь со словами:

– Борисыч, вот держи жулика.

В узком кабинете у окна напротив двери лицом к лицу располагались два рабочих стола, за которыми сидело два полицейских, уткнувшись в мониторы. Один из них был высокий и носил форму, а документы на его столе были педантично сортированы по стопкам; второй – пониже, небритый и в простой серой рубашке, а на столе у него не было свободного места из-за скопившихся папок. Сержант усадил меня на стул перед ними, снял наручники и удалился из кабинета.

Оба опера продолжали что-то печатать, не обращая на меня внимания, а я сидел, стараясь медленно дышать, чтобы успокоить вырывавшееся из груди сердце.

– Смотрю, ты первый раз здесь. Значит так, слушай сюда, расклад простой: либо по-хорошему подписываешь чистуху, либо… Либо будет по-плохому. Усёк? – спокойным тоном произнёс небритый следователь.

– Я ничего не скажу, пока не узнаю, где Эми и Илья, – ответил я.

– Понятно… – ответил он со вздохом. Опер в форме покачал головой, не отвлекаясь от бумаг, а этот встал, подошёл ко мне и резким движением ударил мне в живот. От боли стон сорвался с моих губ. Небритый повторил:

– Будем чистуху подписывать?

Я отрицательно замотал головой.

– Ты совсем тупой? Не догоняешь, что твоя выходка это даже не 349-я. У нас есть свидетель, который видел и подтвердит, что ты стрелял в его сторону, а это уже покушение на убийство. Тебе охота 15 лет чалиться? – произнёс он, затем положил руку мне на плечо и попытался посмотреть в глаза.

Был ли действительно у них такой свидетель? Хотя, даже если никто не видел, они найдут старушку, готовую ради внимания наплести про меня что угодно. Может начать говорить, взять всё вину на себя. Амелия, конечно, тоже виновата, но Илюха вляпался в эту историю исключительно из-за меня.

– Молчишь?– продолжил небритый опер. Я почувствовал запах сигарет, которым пропитана его одежда. – Зря. Вот твои друзья геройствовать не стали. У нас уже есть показания твоей подружки, где она рассказывает, что и ружьё ты достал, и стрелял тоже только ты.

Я не верил его словам, но сомнения подтачивали мою уверенность. Могла ли Эми свалить всю вину на меня? А почему бы нет? Зачем ей садиться в тюрьму ради парня, с которым она едва знакома? Скверно признавать, но это было вполне возможно.

Впрочем, даже если это так, я всё равно обязан спасти Илью. Я решил дать признательные показания. Подняв голову, я чётко произнёс:

– Я готов признаться.

Радость от лёгкой победы заблестела в глазах у допрашивающего меня следователя. Даже его коллега в форме впервые отвлёкся от работы, чтобы запечатлеть этот триумфальный момент. Меня подсадили к столу, дали бумагу и ручку и начали диктовать:

– Пиши: заявление о явке в повинной по уголовному… – стук в дверь прервал явно наслаждающегося ситуацией следователя. В дверь вошёл седой полноватый полицейский.

– Товарищ полковник, – опера хором поприветствовали вошедшего. Я узнал начальника, полиции, которого мне показывал Давид на автовыставке, но теперь на нём была офицерская форма.

– Бойцы, как успехи? – спросил полковник.

– Раскололся голубчик, сейчас допишет я явку и… – бодро отрапортовал опер, но начальник не дал ему закончить ему фразу.

– Постой, Ермаков, не спиши. Не нужно пока ничего дописывать.

– Но почему, товарищ полковник? – не понимал опер, у которого забирали из рук лёгкую победу.

– Ну… Не твоё дело. Это приказ! – рявкнул полковник. – А теперь ты, – он обратился ко мне, – Марш за мной.

Всё ещё чувствуя боль от удара в живот, я встал и, оставив недоумевающих следователей, вслед за полковником вышел из кабинета. Снова шагая по коридору отдела полиции, я всё время ощущал, что мне чего-то не хватает. Только спустя пару минут я понял, что впервые иду по этому зданию без наручников.

Я проследовал за полковником до его кабинета, где он сам открыл передо мной дверь и пропустил меня внутрь. Неожиданная попытка галантности диссонировала с тем, как ко мне относились несколько мгновений ранее. Но когда я вошёл в кабинет полковника, до меня всё дошло.

По сравнению с кабинетом оперов, кабинет начальника казался просторным и светлым. По стенам в резных арках висели винтажные двойные светильники в форме свечей. Три портрета в деревянных рамках (Президент, Дзержинский и сам полковник) висели над расположенном в центре комнаты полированным столом из тёмного дерева, к которому буквой «Т» примыкал такого же цвета стол для посетителей, за которым кто-то сидел.

– Еле успел вытянуть твоего дурака, – обратился к нему полковник. Посетитель поднял взгляд, и я узнал Давида.

– Спасибо вам, Евгений Макарыч, а можно мне с ним минутку поговорить? – с улыбкой ответил он.

– Хорошо, Давид, но вы же помните про…

– Всё будет в лучшем виде, – кивнул Давид.

Полковник чуть покряхтел, но не смог добавить ничего, кроме «Мда…», и вышел из кабинета, оставив меня и Давида наедине.

– Продажный ублюдок, – тихо прошипел Давид, когда дверь захлопнулась.

В последний раз я видел Давида на автовыставке, когда он поручил мне следить за своим братом Русланом, который приставал к Эми, и которого мы с ней потом бросили после аварии в разбитой машине. Я посмотрел Давиду в глаза, чтобы попытаться понять, что он задумал. Давиду явно пришлось занести крупную сумму, чтобы достать меня… Но зачем? Если его брат всё-таки скончался там на обочине, то Давид наверняка хочет самолично спросить с меня за это.