Обман Зельба - Бернхард Шлинк

— Точно я не знаю. Я подготовкой не очень интересовалась. Этим занимались другие — Хельмут и Гизелер. Бертрам вернулся из Тосканы лишь вечером накануне операции. Я для себя твердо решила, что буду участвовать в акции. Мы всегда все делали вместе. Хельмут, правда, был против моего участия, но у него ничего не вышло. Тем более что нам и так не хватало одного человека. Сначала Хельмут хотел изменить план операции и обойтись четырьмя участниками вместо пяти, потом все-таки нашел пятого. В целях нашей и его собственной безопасности он не привел его в группу. Мы встретились, только когда все началось. Он приехал с Хельмутом в его машине, в другой машине приехали Гизелер, Бертрам и я.

— Это было в начале января?

— На Богоявление. Я уже не помню точно, где мы встретились. Скорее всего, где-то по дороге на Франкфурт. Мы довольно долго ехали по автостраде на север, миновали развязку у Гейдельберга или Мангейма, потом съехали с технологической обочины на какую-то маленькую дорогу. По ней мы ехали полями до опушки маленького лесочка. Там мы встретились с Хельмутом и с новеньким.

— Вы знали этого пятого?

— Мы все намазали лица черной краской. Я даже Хельмута узнала с трудом. Через какое-то время мы добрались до забора, прорезали в нем дыру и влезли внутрь. Моя задача была — обеспечивать отступление. Я должна была остаться где-то на полпути и смотреть по сторонам. Если появится патруль — подать сигнал нашим или отвлечь американцев. Хотя вам, наверное, все эти подробности ни к чему. Был туман. Я должна была ждать двадцать минут, а потом уходить. — Она пожала плечами. — Я просидела там двадцать пять минут. Потом услышала выстрелы. Побежала к забору, пролезла в дыру и бросилась бежать дальше. Когда я добралась до наших машин, раздался взрыв, потом еще один. Я понеслась к дороге. Сначала никто не останавливался. Прошло две машины. Они, наверное, принимали меня за сумасшедшую, из-за моего черного лица. Потом я вспомнила про это и вытерла лицо. Третья машина остановилась. Какой-то подвыпивший аптекарь из Шветцингена. Он начал ко мне приставать. Когда я впала в истерику и к тому же потребовала, чтобы он отвез меня в психиатрическую больницу, он, наверное, подумал, что я действительно больная. Он привез меня в больницу и был рад, что легко отделался: никто его не задерживал и не допрашивал. — Она закрыла глаза и откинула голову на подголовник. — У Рольфа как раз было ночное дежурство. Он положил меня в отдельную палату, сделал укол, и я проспала до следующего вечера.

Уже по дороге через эту светлую, солнечную местность рассказ Лео о секретных операциях, выкрашенных в черный цвет лицах, дырах в заборе, выстрелах и взрывах произвел на меня какое-то странное, нереальное впечатление. В Нотвайлере я припарковал машину перед церковью, и мы стали подниматься наверх, к замку Вегельнбург. Лес сиял свежей зеленью, пели птицы, и воздух был пряным после нескольких дождливых дней. Взрывы у американцев? У каких американцев? Что за взрывы? Но у Лео эта ночь, по-видимому, крепко засела в сознании.

— Пятый мне почему-то не понравился. Он как-то суетился, петлял — то забежит вперед, то отстанет, а то вдруг вынырнет откуда-нибудь сбоку. Он был весь увешан какими-то инструментами, не знаю, какими, почему и для чего. Взрывчатку ведь привезли мы.

Дорога к Вегельнбургу идет довольно круто в гору. Лео не позволила мне нести ее сумку и плащ, и я был этому рад. Она то и дело опережала меня на несколько шагов, а потом ждала. Сначала она шла как заведенная. Но постепенно ее походка становилась все легче и свободнее. Она сняла сумку с плеча и несла ее в руке, время от времени закидывая голову назад, так что волосы ее развевались, а когда она, уйдя вперед, поджидала меня, то не останавливалась, а, повернувшись ко мне, шагала задом. В какой-то момент она опять заговорила об операции «Bonfire». Гниющая, полузаросшая поленница напомнила ей постройки на американском объекте, на которые она тогда наткнулась.

— Как гаражи, только больше, с косыми стенками, а сверху земля и трава. Потом там были еще какие-то штуковины — не такие высокие и широкие, как гаражи, но тоже с травой наверху. Что это, интересно, могло быть?

Но этот вопрос, похоже, не очень-то занимал ее в ту минуту. Когда я догнал ее и собрался высказать свои предположения по поводу поросших травой «гаражей», она тронула меня за локоть и прошептала:

— Тссс!.. — На дорожке сидел заяц и смотрел на нас.

У скалы Кайзера Вильгельма мы устроили привал. В магазине на бензозаправочной станции я купил килограмм яблок «Грэнни Смит» и пару плиток молочного шоколада с цельными орехами.

— Что вы будете делать во Франции?

Франция начиналась за скалой Кайзера Вильгельма.

— Устрою себе отпуск. Я здорово устала за последние недели с тремя детьми. А потом, может, опять найду место о-пэр.

Сидя на земле, прислонившись спиной к скале, она ела яблоко, с треском откусывая большие куски, и щурилась на солнце. У меня вертелся на языке вопрос: что будет потом, после завершения ее карьеры в качестве о-пэр, как она собирается опять налаживать нормальную жизнь? Но зачем отравлять человеку жизнь вопросами, которые он и сам мог бы себе задать, но не хочет.

Мне вдруг пришла в голову одна идея.

— Мы могли бы поехать в Тессин. Мне давно уже пора там кое-кого навестить. А если вы не прочь поработать в качестве о-пэр в Тессине, у Тиберга полно связей.

Она обгрызла яблоко и отбросила его в сторону. Потом посмотрела на небо, на деревья, сморщила нос.

— Comme çа? — Она опять щелкнула пальцами.

— Comme çа!

До замка Флеккенштайн через Хоэнбург и Лёвенбург было недалеко, так что Лео могла не торопиться. А я поспешил обратно, в Нотвайлер, переехал в Вайсенбурге через границу, ответил на вопросы молодого пограничника «откуда», «куда», «зачем» и через час был уже в Флеккенштайне. Лео весело болтала с каким-то молодым французом. Она была так увлечена беседой, что даже не заметила, как я подъехал.

Я боялся, что она посмотрит на меня так же, как Ману смотрит на Бригиту, когда играет с другими мальчишками, а она проявляет о нем заботу, вгоняя его в краску стыда. Но Лео встретила меня совершенно естественно.

В этот вечер мы не поехали дальше. В отеле «Шеваль блан» в Нидерштайнбахе Лео в первый раз в жизни попробовала устрицы, и они ей не понравились. Зато ей понравилось шампанское, и после второй бутылки мы чувствовали себя как Бонни и Клайд.[24]Если бы аптекарский магазин был еще открыт, мы бы наверняка подъехали к нему и, угрожая оружием, потребовали зубную щетку и бритву для меня. В десять часов я позвонил Бригите. Она заметила, что я навеселе и что говорю ей не всю правду, и обиделась. Мне было все равно, и я был достаточно трезв, чтобы осознать несправедливость этого безразличия. Пользуясь великодушием Бригиты, я наверстывал упущенное в своей борьбе за независимость, которую ни разу даже не начал за все годы нашего брака с ворчливой, вечно недовольной Клархен. Когда я перед дверью комнаты Лео прощался с ней и желал спокойной ночи, она поцеловала меня.