Не изменяя присяге - Александр Лоза

Начальник 9-го дивизиона кап. 1-го ранга Ружек.

Командир эск. миноносца “Расторопный” старший лейтенант Балас.

Котел под парами № 3.

Мичман Б. Садовинский»

(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60377)

Эскадренный миноносец «Расторопный» стоял на швартовых у стенки Гельсингфорсского завода «Сокол».

— Все, для него на 1916 год выходы в море закончены, — с грустью и в то же время с каким-то внутренним облегчением подумал мичман Садовинский.

Вечером на «Расторопный» нагрянул, с пришедшего накануне утром с моря эсминца «Разящего», мичман Ляпидевский. Бруно Садовинский не виделся с Владимиром Ляпидевским с начала октября, с того времени, когда их миноносцы несли совместное дежурство у Ганге. После этого боевые дороги двух кораблей и двух друзей одного дивизиона не пересекались, так как «Расторопный» действовал в основном в Ботническом заливе, а «Разящий» обеспечивал противолодочное охранение в Моонзунде. После того как мичман Садовинский испросил у командира разрешения мичману Ляпидевскому быть кают-компанейским гостем, они плотно поужинали, а затем, вместе с мичманом Михаилом Ворониным, сменившимся с вахты, втроем засиделись допоздна в кают-компании. Прекрасный коньяк, из довоенных запасов, золотился в бутылке на столе.

«Где только Володька Ляпидевский смог его достать? Ведь “сухой закон”»! — думал Бруно, по праву хозяина разливая янтарный напиток. Выпили — «За встречу!» «За победу!» «За флот!» После общего сумбурного разговора, какой всегда бывает, когда люди долго не виделись, друзья вернулись к флотским делам. Вспомнили недавнюю смену командования на Балтийском флоте, назначение нового комфлота Непенина, которое подстегнуло флот, но решающего успеха не принесло.

— Дело не во флотском командовании, — рассуждал Ляпидевский, — дело в управлении всей русской армией, в конечном итоге всем Российским государством.

— Да, — согласился Воронин. — Какие бы ни были у нас флотоводцы, но спасти ситуацию на всем фронте — от Черного моря до Балтийского — им не под силу. Да и война затянулась.

— То, что война затянулась, виноваты не мы с вами, — Садовинский взглянул на друзей и продолжил: — Виноваты повыше нас и даже не комфлота.

— А дальше что? Война — до победы, а дальше? — спросил, не обращаясь ни к кому, Ляпидевский и сам же ответил: — Дальше, по-моему, ничего хорошего не будет.

— Кто может увидеть будущее, кроме Кассандры? — с горькой иронией вставил Садовинский.

— Бруно, — ответил ему Ляпидевский, — все это так, но многих людей не устраивает положение в России, они требуют реформ и преобразований.

— Брось, Володя, — вмешался Воронин. — Где ты видишь этих многих людей? На улице или в Таврическом дворце?

— Друзья, — примирительно проговорил Садовинский, поднимая стакан с коньяком, — мы живы, мы здоровы, мы еще повоюем! — И без всякого перехода: — За прекрасных дам!

Разговор друзей затянулся до полуночи.

22 ноября, во вторник, команда выполняла работы по подготовке миноносца к длительному зимнему ремонту. По приказанию командира 12 человек были отправлены для приборки в береговые казармы «Сернес», где предстояло жить экипажу корабля до окончания ремонта.

После обеда:

«Сдали на Ключевой остров:

Банку с запальным пироксилином — 1;

Вьюшку — 1;

Учебных капсюлей — 10 шт».

(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60377)

23 ноября убыл с миноносца на линкор «Севастополь» старший лейтенант Н. И. Римский-Корсаков. Расстались тепло. Не считая командира, офицеров на миноносце осталось трое: мичман М. М. Воронин, инженер-механик мичман Н. Т. Гуляев и он, мичман Садовинский.

В этот же день на корабль прибыли с береговой роты Минной обороны два новых матроса: матрос II статьи Степан Карташев и матрос II статьи Михаил Кувшинов.

В субботу 24 ноября мичман Садовинский и Ирина договорились пойти в театр. Накануне он позвонил с телефонного аппарата администрации завода на домашний телефон Ирины, и она предложила пойти в театр. Впервые за четыре дня после прихода эскадренного миноносца «Расторопный» в Гельсингфорс у мичмана Садовинского появилась возможность побывать в городе и встретиться с Ириной.

— Но как быть с билетами? — спросил он у Ирины.

Она ответила с улыбкой, что выступит в роли кавалера и возьмет билеты в театр. Вопрос был решен. Прошло больше полутора месяцев, как Бруно не видел Ирину. Начиная с 1 октября и до 16 ноября эскадренный миноносец «Расторопный» постоянно находился вдали от Гельсингфорса. «Расторопный» нес боевую службу то в Моонзунде, то в Або-Аландском архипелаге Ботнического залива, то в Финском заливе. Единственный за это время заход миноносца в Гельсингфорс — 21 октября длился недолго, и у Бруно не было возможности встретиться с Ириной.

Здание Национального театра располагалось на площади недалеко от железнодорожного вокзала. Мичман Садовинский подскочил к нему на лихаче за несколько минут до начала спектакля. Бруно раньше не бывал в этом театре. Он скользнул взглядом по фасаду здания, выполненному из гранита и песчаника, по красивым кованым фонарям и прошел в фойе. Театральный швейцар распахнул дверь, фойе было полупустым — все уже рассаживались в зрительном зале, и Бруно сразу увидел Ирину. Ее стройную фигурку облегало длинное темное платье. Волосы были гладко уложены, яркие губы и вечерняя косметика эффектно оттеняли лицо.

«Такая барышня достойно украсит самый изысканный салон Петербурга!» — неожиданно для себя восхищенно подумал мичман. Они прошли в партер, и Бруно оглядел зал.

— Театр построили в 1902 году, — тихо проговорила Ирина. — Обрати внимание на модернистский стиль в архитектуре зала.

Бруно кивнул головой. Действительно, прекрасный интерьер театрального зала почти полностью состоял из плавных изогнутых линий. Они сели в кресла, и спектакль начался. Бруно искоса поглядывал на Ирину. Ее тонкий профиль и блестящие глаза притягивали его взгляд, и Бруно почти не вникал в происходящее на сцене.

* * *

Всю следующую неделю на «Расторопном» проводились общекорабельные работы по консервации не задействованного в ремонте оружия, оборудования и механизмов.

Вечерами, расположившись в кают-компании, мичман Бруно Садовинский и мичман Михаил Воронин беседовали, дружески обсуждая самые разные темы, в том числе и личные, душевные, но рано или поздно их разговоры возвращались к уходящему году, к походам «Расторопного», к дальнейшей собственной службе и судьбе, к происходящему в стране «бардаку», к тому, о чем не принято было рассуждать во флотской офицерской среде вслух.

Бруно говорил о том, что за весь период боевых походов самодвижущиеся мины Уайтхеда ими не использовались ни разу. Парадокс — но миноносец «Расторопный», носитель минного (торпедного) оружия, ни разу самодвижущиеся мины не применял.