Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Мэттью Перри

…Да, наверное, он спас мне жизнь, но он же сломал мне восемь ребер. Когда я на следующий день лежал там в агонии, в палату впорхнул самоуверенный главный врач и сказал: «Здесь вы кетамина не получите, а если вам понадобится реабилитация, то мы можем отправить вас в другой центр».

— Так я уже и так торчу в вашем гребаном рехабе! — закричал я и в редком для меня физическом проявлении гнева опрокинул стоявший рядом столик, заваленный медикаментами. Это почему-то испугало доктора, и он быстро вышел из комнаты. Я же извинился за устроенный мной беспорядок и убрался оттуда.

В рехабе, о котором я говорил, мне быстро провели детоксикацию, но не в те дни, которые было нужно (они сделали ее в первые два дня, а это должны были быть третий и четвертый дни). К тому времени, когда я очнулся, детокс уже полностью свое отыграл, и я вместо 1800 миллиграммов получил дырку от бублика. Не каждый дворецкий и не каждый шеф-повар может справиться с такой ситуацией!

Между прочим, перелом восьми ребер у меня был во многом похож на травму, которую в ноябре 2021 года получил Дрю Брис, основной игрок нападения New Orleans Saints. Произошло это в матче по американскому футболу против команды Tampa Bay Buccaneers. Правда, на следующей неделе Брис сломал еще три ребра и проткнул себе легкое — наверное, просто для того, чтобы превзойти мои достижения. Но зато он потом пропустил четыре игры, так что я бы сказал, что в этом смысле мы почти равны. Но я все равно чувствую себя очень крутым.

Прямо в гуще всего этого безумия (но перед историей с ребрами) я встретился с Адамом Маккеем. Разговор шел о большом фильме под названием «Не смотрите наверх». В фильме не было никого похожего на Чендлера, и поэтому я отказался в нем участвовать. Мы еще некоторое время поговорили, и перед уходом я очень спокойно сказал: «Буду рад помочь вам с этой картиной любым другим способом».

— Мне кажется, ты только что это и сделал, — сказал Адам.

На следующий день мне позвонили и сказали, что он меня берет. Это был бы самый масштабный фильм, в котором я когда-либо снимался. Он обещал стать небольшим затишьем в штормовой период моей жизни. Я должен был играть журналиста-республиканца, и у меня были запланированы три сцены с Мэрил Стрип. (Да, именно так!) Мне также было предложено сняться в групповой сцене, где среди прочих участвовал и Джона Хилл. Фильм снимался в Бостоне, я тогда тоже принимал по 1800 миллиграммов гидрокодона, но никто этого не заметил. Со сломанными ребрами я не смог продолжать эту работу, поэтому сыграть свои сцены с Мэрил мне так и не удалось. Сцена получалась впечатляющей, но мне было слишком больно. Бог его знает, как Брис собирался продолжать эти съемки, но я понял, что сделать сцену с Мэрил Стрип с моими сломанными ребрами у него не получится. От адской боли я просто не мог улыбаться.

Работа над фильмом «Не смотрите наверх» не удалась, потому что моя жизнь была охвачена огнем. Но я усвоил важный урок: начиная участвовать в чем-то большом и серьезном, не нужно делать из этого шоу. В тот день мы с Адамом поговорили как двое мужчин. Я всегда буду дорожить этим моментом, этим днем, этим человеком. Он хороший парень, и я искренне надеюсь, что наши пути снова пересекутся (только в следующий раз я обязательно проверю, что это на самом деле будет он).

Когда пришло время покинуть Швейцарию, я все еще каждый гребаный день поглощал по 1800 миллиграммов окси. Мне сказали, что в Лос-Анджелесе я смогу получать такую же лошадиную дозу — а мне это было необходимо для того, чтобы оставаться на нужном уровне. Как всегда, это был не вопрос кайфа, а такое чисто техническое обслуживание, поэтому я особо и не переживал. Я полетел обратно частным самолетом (полет коммерческим рейсом даже не рассматривался, потому что весь мир уже хорошо знал меня в лицо), и стоило это мне $ 175 000. Вернувшись в Лос-Анджелес, я пошел к своему доктору.

— Знаете, — сказал я ему, — нет смысла ходить вокруг да около! Мне нужно 1800 миллиграммов этого в день.

— Да вы что, — ответила она, — мы вообще не имеем права вам его давать! У нас это получают только онкологические больные, и то по 100 миллиграммов.

Моя благодарность богу за то, что у меня нет рака, стала еще сильнее…

— Но в Швейцарии доктор сказал мне, что когда я вернусь домой, то буду на этом.

— Ну, они так советуют, — сказала она, — но здесь ответственная я, и… 30 миллиграммов!

Значит, ничего не получится… Силы меня оставили.

Выход был только один: в тот же вечер я снова заказал частный самолет, потратив еще $ 175 000, и улетел обратно в Швейцарию.

* * *

— Мне нужно объединить утреннюю и вечернюю дозы.

— Ich verstehe kein Englisch, — сказала швейцарская медсестра. Похоже, это значило «Я не понимаю по-английски».

Это создавало большую проблему. Мое сильнейшее желание изменить правила наталкивалось на ее полное незнание английского. Все разговоры велись по правилам какой-то странной немецко-английской игры в шарады.

Мне не нужна таблетка в шесть часов утра. Она нужна ночью, когда мне страшно. Я не могу найти источник страха. Кроме того, я не могу заснуть, поскольку каждую ночь веду переговоры с самим собой. Мой разум рвется вперед. Мысли скачут галопом. Потом у меня начинаются слуховые галлюцинации: я слышу голоса и разговоры, а иногда даже что-то говорю в ответ. Иногда мне кажется, что кто-то хочет мне что-то передать, и я отдергиваю руку: мне ни от кого ничего не надо. Я не понимаю, отчего это происходит, и это меня немного беспокоит. Я что, вдобавок ко всему сошел с ума? Это не шизофрения, просто я слышу очень много голосов. Ну слышу и слышу — мне сказали, что так с ума не сходят. Это слуховые галлюцинации, а они время от времени случаются с людьми.

От голосов нет лекарства. Конечно нет. Но на самом деле я могу представить себе такое лекарство — оно называется «быть кем-то другим».

В любом случае мне эти таблетки нужно выпивать ночью залпом, а не растягивать на два приема.

— Утро. Вечер. Вместе, — говорил я, показывая, что у меня