История Израиля. Том 3 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1978-2005 - Говард Морли Сакер

всю безнадежность задачи по укреплению правительства Жмайеля. Дамаск занимался систематическим подстрекательством ливанских мусульман и друзов, и морские пехотинцы вскоре стали постоянными жертвами снайперов. К концу августа 1983 г. американский контингент, охранявший международный аэропорт Бейрута, стал подвергаться такому интенсивному обстрелу, что президент Рейган счел необходимым послать к ливанскому берегу корабли Шестого флота и даже одобрил решение флотского командования обстрелять позиции друзов из орудий главного калибра линкора “Миссури”. Впрочем, это не дало практически никаких результатов. А в конце октября теракт, совершенный террористом-самоубийцей, унес жизни 241 морского пехотинца[48]. Наконец, под давлением конгресса, администрация Рейгана пришла к заключению, что их спасательная миссия в Ливане окончилась неудачей. В феврале морские пехотинцы США были выведены из Ливана (французские легионеры были выведены несколькими неделями ранее); таким образом, крупномасштабные американские дипломатические и военные усилия потерпели фиаско.

Правительство Бегина наблюдало за происходящим в смятении и тревоге. По мере разрушения системы безопасности в Центральном и Южном Ливане сообщения о ежедневных потерях израильских солдат делались все более и более мучительными. В ноябре 1983 г. водитель-самоубийца взорвал автомашину на контрольно-пропускном пункте; 29 израильских солдат погибли, и было много раненых. К этому времени кабинет министров наконец осознал неизбежность вывода войск из Ливана и даже из южной “зоны безопасности”. Находившаяся в этой зоне христианская милиция майора Хаддада, численностью не более 1800 человек, также несла ежедневные потери, в том числе и от огня снайперов. В марте 1984 г. все надежды Бегина и Шарона, возлагавшиеся ими на операцию “Большие сосны”, развеялись как дым. Под давлением Сирии правительство Амина Жмайеля официально и формально расторгло договор с Израилем, который был заключен в мае 1983 г.

Итак, была ли эта война полным и безусловным провалом для еврейского государства? Нет сомнения, что кампания как таковая дала некоторые вполне осязаемые, пусть и краткосрочные, положительные результаты. ООП уже больше не могла наносить ракетные удары по территории Верхней Галилеи; собственно говоря, была уничтожена вся структура ООП в Ливане, это своего рода государство внутри государства, и высланный из Ливана Ясир Арафат лишился возможности руководить своими людьми на Западном берегу и в секторе Газа. Значительная разница существовала между оперативным руководством из штаб-квартиры в Бейруте и указаниями, поступавшими из далекого Туниса. Вместе с тем ливанская операция в долгосрочной перспективе просто-напросто привела к обратным результатам — по сравнению с теми, которые планировались и ожидались. К весне 1984 г. потери Израиля составили более 600 человек убитыми и втрое больше ранеными — что превышало потери Синайской кампании 1956 г. Инфраструктуре ООП был и в самом деле нанесен ущерб, но сирийские войска не только не пострадали в ходе военных действий, но даже, ко времени вывода израильских сил из Ливана, оказались на лучших позициях, чем до начала израильской операции. Они контролировали уже 35 % территории этой маленькой страны и получили возможность значительно улучшить расположение своих систем ПВО — так что теперь любая израильская операция в центральном и восточном районах Ливана неизбежно становилась более сложной и сопряженной с большими потерями. Кроме того, что отнюдь не менее важно, — с такими трудами завоеванное доброе имя Государства Израиль, этот сплав героизма и гуманизма, оказалось в немалой степени потускневшим в глазах как христиан, так и евреев, причем именно тех, чьи взгляды и оценки основывались на самых лучших побуждениях.

По мере того как прискорбные результаты Ливанской кампании становились все более очевидными, делал свои выводы относительно минувшей войны и Менахем Бегин. На июль 1983 г. был намечен его визит в Вашингтон, и вдруг, буквально за неделю до вылета, он отменил поездку, сославшись на “причины личного характера”. Одной из таких причин могла быть случившаяся несколько месяцев тому назад смерть его жены, которой он был очень предан. Но наряду с этим, несомненно, сыграло свою, и немалую, роль усиление недовольства в обществе и все громче звучавшие критические голоса. 28 августа явно подавленный Бегин объявил о своем намерении уйти с поста премьер-министра; 15 сентября он подал президенту государства официальное прошение об отставке.

Наследие Бегина было далеко не однозначным. С одной стороны, заключение мирного договора с Египтом стало несомненным дипломатическим и политическим достижением. С другой стороны, Ливанская война, несомненно задуманная Бегином как компенсация за оставленный Синай, закончилась провалом. Следует назвать и еще ряд серьезных ошибок, совершенных Бегином за время его пребывания в должности; в их числе растрачивание резерва твердой валюты вследствие попытки искусственно обеспечить устойчивость шекеля, поощрение бездумного расточительства населения (покупка потребительских товаров длительного пользования, туристические поездки за границу) и, главное, безмерное субсидирование израильского пребывания на территориях. Следует, разумеется, подчеркнуть, что до начала Ливанской кампании в жертву приносилось лишь национальное достояние, а не жизни молодых израильтян. По сути говоря, все годы нахождения Бегина на посту премьер-министра (равно как и вся его предыдущая деятельность) проходили под знаком обретения, причем всеми силами, свободы действий в борьбе за “неделимую Эрец-Исраэль”. Был ли премьер-министр в состоянии избавиться от этого наваждения, от стремления к территориальным приобретениям — как оказались способными на такой шаг Эзер Вейцман и Моше Даян? Осмелился ли бы он взглянуть в лицо своим избирателям после такого поворота на сто восемьдесят градусов и подчиниться их решению? Ни во время его первого срока пребывания на посту премьер-министра, ни во время его второго срока не наблюдалось даже признаков такого смягчения позиции.

В конце своей карьеры Бегин допустил, пожалуй, свою грубейшую ошибку, утратив всякое чувство исторической перспективы, — когда он стал прибегать к свойственной ему подстрекательской риторике, натравливая выходцев из стран Востока на ашкеназов; ко всему этому он добавил и свой вариант истории еврейского народа, непомерно сгустив краски. И в ходе своих дипломатических контактов с лидерами зарубежных государств, и при реализации своей более чем рискованной военной политики премьер-министр неизменно упоминал о травме Катастрофы европейского еврейства. Не может быть никаких сомнений, что память об ужасах Катастрофы таилась в глубине сердца Бегина. Однако постоянное упоминание Катастрофы применительно к событиям текущего дня было неумеренным и неуместным, и в конечном итоге просто утомляло собеседников. Шла ли речь о бомбардировке иракского ядерного реактора или ливанской деревушки, обличал ли он Ясира Арафата или Шимона Переса, вел ли он переговоры с Анваром Садатом или Джимми Картером — неизменное обращение Бегина к теме Катастрофы было его самым одиозным прегрешением. Как словом, так и делом Бегин политизировал — то есть низводил на уровень обыденности — самую горестную главу еврейской истории.

Глава XXXI.

На переломе: духовная жизнь Израиля и отношение народов диаспоры к Израилю