Евангелие зимы - Брендан Кили

– Тебе пора, – сказал я наконец, но Марк не двинулся с места.

– Слушай, а тебе Джози нравится? – спросил он, чуть приподняв голову. – По-моему, ты ей нравишься.

– Господи, я не знаю. К тому же у нее есть парень.

– Ну да, – сонно засмеялся Марк. Я забеспокоился, но тоже не мог двинуться – тело расслаблялось слишком быстро. – Он уже вчерашний день, – речь Марка немного плыла. – Вот увидишь.

– Ну, я не знаю…

– Я подумал, может, ты гей? – Голос Марка поднялся на последнем слове, будто он задавал вопрос, но я ответил не сразу, потому что не знал как. Я знал, что хочу Джози, но не мог доверять своим желаниям. Отношения с отцом Грегом я никогда не расценивал как секс – мое тело работало по команде. С Джози все было иначе.

Марк съехал набок, уронив голову на подголовник, сонно улыбнулся мне, его рука задела рычаг переключения передач и упала на сиденье рядом со мной. Веки его опускались на глаза и вздрагивали – Марк боролся со сном.

– Так ты того или нет? – спросил он. Сейчас он казался моложе, менее опытным и пресыщенным, чем обычно. Таким я его никогда не видел. Может, наркотики сняли с него броню, или это был поступок, для которого он весь вечер набирался мужества (или я зоркости), но мне показалось, что Марк смотрит на меня с непонятной надеждой.

– Ты нас разве не видел? – спросил я наконец. – Нас с Джози?

Он не ответил. Его губы разомкнулись с чуть слышным «пф», щека смялась о подголовник, плечи расслабились. Дыхание, вырывавшееся из приоткрытых губ, оставляло влажное облачко на кожаной обивке. Я никогда еще не видел, как человек засыпает, не видел такой беззащитности.

Мне тоже очень хотелось спать, и я уснул бы даже в таком холоде, но через силу вылез из машины. Бросить Марка было легче легкого, но я не мог это сделать. Ковольски приедут только завтра, но нельзя же, чтобы они нашли сыночка спящим в машине. Я вынул ключи из зажигания, поднял Марка и попытался его разбудить. Он что-то пробормотал, не открывая глаз. Я забросил его руки себе на плечи и потащил к боковому входу. Его ноги скребли по земле.

Он проснулся и спросил, нельзя ли присесть. Я опустил его на крыльцо. Он наклонился к кустам, и его вырвало. Я отвернулся, чтобы не сделать то же самое, но, когда снова посмотрел туда, Марк лежал лицом в луже рвоты. Я быстро перевернул его на спину.

– Вот черт, – пробормотал он.

Его рубашка и брюки промокли от того, что из него вышло, но куртка была расстегнута и осталась относительно чистой. Я стянул с него куртку. Марк не отреагировал, когда я спросил, легче ему или нет, только улыбнулся с закрытыми глазами.

Один из его ключей подошел к боковой двери, и я втащил Марка в темную прихожую, усадив на скамью. Боковой вход, как и у нас в доме, вел на кухню. Я нашел бумажные полотенца и вытер Марка как мог тщательно, однако от одежды все равно отвратительно пахло.

– Марк, – позвал я.

Он крепко спал. Не без труда я стащил с него туфли, затем штаны и рубашку. Я выгреб открытый пакетик с марихуаной из его кармана и сложил одежду в мешок для мусора. Глядя на вытянувшегося на скамейке Марка, легко было убедиться, что он по любым меркам красив той красотой, о которой мы все мечтали. Плечи и грудные мышцы рельефно обрисовывались под футболкой, бугор в плавках здоровенный. Я мог провести ладонью по длинной линии его ножных мышц, мог потрогать где угодно. Я мог сделать с ним что хочу, вылепить из него, как из глины, орудие для любых целей, и во сне Марк робко улыбался, словно ободряя меня. Передо мной распростерся Человек из бронзы с сияющей кожей, и воздух вокруг дрожал от мольбы и желания.

И я решился – провел рукой по его коже, задержав ладонь в паху. Постояв минуту, я убрал руку: во мне ничего не дрогнуло. Я хотел Джози. Я готов снова поцеловать Марка, если это игра, в которой участвуют и девчонки, но мне не хотелось. Мне не нужно было тело Марка, я желал лишь его дружбы. Мы только-только входили в жизнь. Я хотел знать его мнение об этой жизни, хотел познавать мир вместе с Марком. Разве это тоже не род любви, не имеющей ничего общего с сексом, но в которой важно все остальное, объединяющее двоих людей?

Я подхватил Марка под мышки и поволок почти обнаженное тело через кухню и коридор в «берлогу» с огромным плоским телевизором. Уложив Марка на диван, я накрыл его одеялом и сел у дивана, поглядывая на его спокойное во сне лицо. Я не мог ответить Марку тем, чего он от меня, по-моему, ждал, но он был моим другом. Я восхищался им, но не знал, как ему об этом сказать.

Пульт был рядом, и я включил телевизор. Конфетти, фейерверки, концерты, толпы, дергающие головами в такт музыке. Праздник испускал дух в Нью-Йорке, но ночь закончилась не везде, праздновали по всей Америке, и я еще не хотел ложиться спать. Где-то бодрствовала и моя мать, не засыпая, чтобы не пришлось просыпаться, оттягивая наступление завтра с его неизбежным одиночеством, обнимая кого-нибудь своими по-птичьи тонкими руками. Я ничего не имел против. Я надеялся, что вскоре у нас появится тот, на кого можно хоть временно опереться, вспомнив, что жизнь продолжается.

Вздрогнув, я проснулся и поднял голову – она лежала на голени Марка. Телевизор еще мигал, но голоса, которые я услышал, доносились не оттуда. Голоса кричали на Марка, и в комнате они появились до того, как я смог двинуться и сообразить, что происходит.

В поле зрения вплыло брюхо Майка Ковольски – рубашка поло цвета лаванды заслонила пол-экрана.

– Это что здесь происходит?!

Барбара, вошедшая секундой позже, издала короткий шокированный вскрик. Марк быстро сел, моргая и силясь проснуться. Дневное солнце ярко светило в окно. Я, оказывается, заснул в куртке и сейчас был весь мокрый от пота. Барбара нагнулась и выхватила «Мидори», торчавшую у меня из кармана. Я и не заметил, что бутылка у меня в кармане, и не помнил, чтобы мы столько выпили, но во рту действительно стоял приторный вкус. Барбара показала бутылку мужу, держа ее на отлете.

– Жалкое, ничтожное зрелище, – сказал он.

– Пап, – начал Марк.

– Я не желаю слышать ни единого извинения! Я не желаю знать, что произошло! Посмотри на себя! Боже, Марк, где твои штаны? Чем вы занимались?!

Марк густо покраснел и набросил на бедра край одеяла.

– Нет, пап, но…

– Хватит. Вранье, вранье, вранье – все, что ты можешь сказать о себе непосредственно сейчас. Вранье. Машина всмятку, и ты заехал на газон. Тебе еще повезло, что ты жив! Ты что, пропащий? Ты хочешь бездарно просрать свою жизнь?

– Майкл, – начала Барбара, но замолчала, поймав взгляд мужа. Ничего из того, что говорил Майк, я точно не помню. Тогда я думал, что мы выкрутимся, и обернулся к Марку напомнить, как мы договорились отвечать. Шея ужасно затекла.

– Пап, – снова сказал Марк.

– Я не желаю ничего слушать! Я не хочу знать, как ты скомпрометировал себя и свое имя – и мое заодно! Ради этого я всю свою жизнь пашу как проклятый? Чтобы ты приводил в дом своего оболтуса приятеля и расхаживал перед ним в одних трусах? Ты решил, что можешь все промотать, расшвырять, обгадить все, что я создал?