Евангелие зимы - Брендан Кили

Мамина зажигательная речь помогла мало: дома мы избегали друг друга. Я сидел в своей комнате, спускаясь только за льдом для ушиба, и в конце концов почувствовал, что мне необходимо выбраться из дома, и вышел пройтись. Я понимал, что у меня похмелье, обезвоживание, головокружение, и синяк болезненно пульсировал в такт биению сердца, но мне не давал покоя более глубокий, глубинный дискомфорт. Мне хотелось поскорее снова увидеть Джози, Софи, Марка, но я нервничал и боялся возвращаться в академию. Все будут пялиться на меня в коридорах и сквозь черный синяк прочтут мои мысли. Тонкая маска – опухшее лицо – окажется бесполезной и не скроет дефективного, полупомешанного, психованного, запутавшегося пацана. В меня будут тыкать пальцами и говорить: «Мы так и знали, мы догадывались, что он гомик, онанист, игрушка священника. Кто ты, а, Эйден?»

У меня не было ответа. Но я уже стал кем-то для Джози – я по-прежнему ощущал вкус ее губ. Когда она склонилась надо мной в лодочном домике, я чувствовал запах ванильного шампуня от ее волос и едва заметный аромат кокосового масла, исходивший от кожи. Я еще не принимал душ, храня на себе эти запахи, напоминавшие, как моя голова лежала у нее на коленях. Но кто я для Джози? Она так мало обо мне знает, а если узнает больше, что тогда? Зачем ей тратить на меня время? Я увлекся ею, странно и сильно, и желание испытать все это снова сводило меня с ума. Тягостно было думать о Марке – как он глядел на меня со скамьи в прихожей и как я гладил его холодными руками, чтобы доказать себе: его тело не может меня согреть. Помнит ли он об этом? А вдруг он спросит? Что мне ответить, чтобы он не убежал от меня подальше?

Я брел через весь город много раз хоженной дорогой, мысленно возвращаясь к одним и тем же вопросам, пока не оказался напротив прихода Драгоценнейшей Крови Христовой. Как пальцы и руки помнят мелодию на пианино уже после того, как вы забыли пьесу, так ноги сами принесли меня к началу длинной подъездной аллеи, пока я ломал голову, гадая, как ответить на вопросы, которые были мне не по уму. Он там, облизывает губы, размышляет над теми же затрепанными максимами, которые испробовал на несчетном количестве мальчишек. Мне хотелось закричать, взреветь, разнести это заведение вместе с ним, чтобы камня на камне не осталось. Однако тупая боль все еще ворочалась внутри меня – память о тех временах, когда его голос успокаивал меня, его слова обнадеживали меня, а вера в него вела меня. Теперь все это ушло.

Не знаю, сколько я стоял на улице, глядя на приходской дом, но в конце концов заметил, что день понемногу тускнеет, и не мог уже перестать думать о том, как следил за угасающим днем из подвала, когда там побывал Джеймс. Казалось нереальным, что я тоже когда-то был таким мальчишкой. В голове калейдоскопом закружились другие воспоминания, и я никак не мог переключиться, думая только о своем пребывании с отцом Грегом. Я вынул аддерол из внутреннего кармана пиджака, попытался раздавить таблетку в ладони и вдохнул неровные кусочки с кончиков пальцев. Ноздри обожгло, будто я щелкнул под носом зажигалкой «Зиппо». Во рту возник вкус, будто я проглотил пищевой соды, и полились слезы, которые я не сдерживал, говоря себе, что это аддерол, и больше ничего.

Голова качалась, и, пока я пытался взять себя в руки, включились задние габариты приходского «Линкольна», и лимузин задом выехал с парковки. Я бросился в сторону, надеясь, что сидящий в машине меня не заметил. Я торопился под гору, к центру городка, и, сворачивая на Норд-стрит, заметил сзади мелькнувший голубой «Линкольн». Он перестроился, сбросил скорость, но проехал мимо. Я не разглядел сидевшего за рулем, но в этой части города у меня не было выбора, кроме как обогнуть нашу академию, пройти мимо Стоунбрука и срезать путь по шоссе ближе к бухте, чтобы вернуться домой. «Линкольн» скрылся из виду, но я бросился бежать изо всех сил.

Я пробежал до самого Стоунбрука, прежде чем снова увидел его. Я был на мосту, недалеко от квартала, где жил Марк, когда «Линкольн» появился за моей спиной и направился к вершине холма. Он ехал с включенными фарами, и, едва свет мазнул по дороге и нашел меня, прибавил скорость. Я сделал еще несколько десятков шагов, но понял, что автомобиль несется прямо на меня. Я повернулся и побежал обратно через мост, слыша, как приближается машина. Вдоль шоссе, на склоне, спускавшемся к заливу, тянулась жиденькая полоска деревьев, а по другую сторону начиналась территория загородного клуба. «Линкольн» засигналил. Я отскочил на обочину, к деревьям, росшим по границе поля для гольфа.

– Эйден! – раздалось за моей спиной.

От его голоса все еще было больно.

– Эйден! – Я понял, что он вышел из машины. Он повторял мое имя, когда я прорвался через деревья и попал в первую же песчаную ловушку. Я подумал, что если бежать напрямик, то я окажусь на холме быстрее его, но ловушка меня задержала. Выбираясь, я снова услышал его голос. Он тоже выбежал на поле и далеко обошел песок, отрезая мне возможность броситься напрямик через фервей[8]. Он был одет как обычно – в черные брюки и застегнутую до горла рубашку со стоячим белым воротником. Он вперевалку шел за мной, двигаясь неуклюже, но так быстро, что я изумился. Когда я выбрался из песчаной ловушки, он оказался совсем близко. Раскрасневшись и тяжело дыша, он снова закричал:

– Эйден! Мне надо с тобой поговорить! Остановись, пожалуйста!

Я бросился вправо, к другому ряду деревьев, и побежал изо всех сил вверх по склону. По траве я смог увеличить расстояние между нами, но он нагонял меня. У самой вершины я бросился в гущу деревьев, обрамлявших быструю речку, текущую по холму, нырявшую под мост и впадавшую в залив. На поле для гольфа речка сужалась и расширялась только ближе к улице и мосту. Я прыгнул на склон и побежал очертя голову, ломая тощие деревца и ветки, чтобы не сорваться в воду. Оказавшись внизу, я оглянулся. Отец Грег появился на вершине, где я стоял несколько секунд назад. Он остановился, опустился на колени и несколько секунд пытался отдышаться.

– Эйден, – прорычал он. Больше он ничего не смог добавить и начал спускаться.

Я, спотыкаясь, подобрался к большому дереву, упавшему через реку – корни торчали в разные стороны. Вывернутая земля у основания была темнее, чем почва вокруг. Ухватившись за корень, я одним прыжком вскочил на ствол. Отец Грег с треском ломился через кусты над моей головой, и, когда я медленно пошел по стволу, я услышал, как он упал. Он застонал, ударившись о землю, покатился, врезался спиной в дерево и поэтому не упал в реку. Я замер, стоя на стволе. Густой запах влажной земли и плеск быстрой, бурной реки заглушали тишину, пока я ждал, когда он двинется. Он сел, вытер лицо и отряхнулся. Лицо у него было исцарапано; попытавшись встать, он с криком схватился за бок. Подняться он не смог. Привалившись к дереву, он смотрел на меня, кашляя и постанывая. Я ждал.

– Пожалуйста, Эйден, – сказал он, – пожалуйста, выслушай.

Он едва мог двигаться, но с каждой секундой, казалось, приходил в себя. Он овладел собой и взглянул на меня, держа голову прямо. Не далее чем прошлым летом я видел синяки у себя на плечах – он стискивал меня, пока я подчинялся ему и делал, что он говорил. Я представил, как хватаю толстый сук и луплю его, представил, как забиваю его камнями. Где-то глубоко внутри себя я видел, как наши руки тянутся друг к другу, сцепляются и подтягивают нас ближе – от этого до сих пор теплело на сердце. Эта мысль появилась и умерла. Все, чего я хотел, – меньше бояться и не чувствовать себя таким одиноким и несуществующим. Пусть он и вдохнул в меня какое-то подобие жизни, теперь я ему ничего не должен.