Хроники Вторжения - Ярослав Веров

Я так и не понял – то ли жаловался он, то ли душу изливал, то ли в чем-то каялся. На следующий день опять пришел, принес ноль-семь виски и опять реминисценции. И опять сижу и не пойму, кто я ему – жилетка или жертва. Эта экзекуция продолжалась целую неделю: что ни вечер, то текилу принесет, то пива ящик. А главное – Сеня напивался и, так как был за рулем, оставался ночевать.

Среди ночи, по пьяни – а с каждым разом он «нагружался» все больше, – просыпался и начинал каяться. Или кричал, что все равно – все это виртуалка, и никакой жене он не изменял, и никого не убивал. «Ну, скажи, Викулыч, ну вот ты трезвый человек, ведь это все лажа? Ну скажи, что так не бывает!..» Вытирай ему сопли, бляха-муха.

Короче говоря, я однажды не выдержал и сказал ему с порога:

– Сеня, ты хороший мужик, но пить я не буду. Ко мне сегодня должны прийти гости.

Сеня засопел, набычился, промычал что-то вроде «ну, тогда завтра...» и ушел. А у меня и завтра было занято, – новое тысячелетие на носу, и вообще, всю неделю происходило что-то вроде прелюдии к медовому месяцу, словом, сплошные праздники. Но потом Сеня снова взял меня в оборот. А уж что мне приходилось сочинять его Ирине – про то вообще молчу. Дурдом какой-то на мою голову.

Единственное светлое пятно – я взял себя в руки и, как ни гудело с похмелья в голове, заставил себя оформить реконструкцию событий на Банной.

За это время я твердо уяснил для себя, что каждый вечер, спаивая меня, Сеня пытается убедиться: все, что произошло на Банной, – мираж, на самом деле он ни в чем не виноват, как не виноваты мы в своих снах во всех безобразиях, которые мы там вытворяем.

Один раз Сеня допился до того, что заявил – во всем виноват марсианин. Другой раз виноватым оказалось общество, допустившее такую сексуальную разнузданность. Ну что мне было ему ответить?

* * *

Но сегодня Сеня пришел днем. Лицо серое, руки трясутся, и с порога спрашивает:

– У тебя выпить есть?

Я сразу понял – что-то произошло форс-мажорное. Сеня ходит по квартире как заведенный и курит. На лоджию хотел выгнать – не удалось: будто и не слышит. Ходит и приговаривает:

– Это конец. Теперь меня посадят...

В холодильнике обнаружилась водка. Он выжрал полбутылки, словно минералку, и ни в одном глазу. Снова ходит и бормочет. Меня это, признаюсь, начало раздражать, потому что на мои расспросы он реагировал неадекватно – отмахивался, смотрел люто. Вдруг зло спросил:

– Ты что, совсем? Телевизор не смотришь?

Я растерялся, но тут кстати вспомнил:

– Сеня, а давай Эдуарда позовем? Он на днях из поездки вернулся. Звонил, пообщаться предлагал.

Сеня окинул меня злобным взглядом и вышел в коридор. Я понял – надо звонить Эдику.

Эдик, к счастью, был дома и никуда не спешил. Я ему, прикрыв трубку ладошкой, сообщил, что Сеня здесь, у меня, и плох. И что это связано с Банной. «Приезжай, Дюша, выручай»!

– Через тридцать минут буду, – по-военному четко отозвался Эдик.

И правда, через полчаса он уже звонил в двери. Сеня к этому времени обосновался на кухне – пузыря водки как не бывало. И теперь ожесточенно хрустел не успевшими разморозиться крабовыми палочками. Эдуард глянул на эту картину, закрыл дверь на кухню и потянул меня в кабинет.

– В чем дело, Викулыч, выкладывай.

– Да долго объяснять. Вот, посмотри, – я дал ему свои записки.

Эдуард быстро, но внимательно прочитал. Отложил бумаги, подмигнул:

– Ну, пошли к страждущему.

На кухне мы застали Сеню в прежней диспозиции. От крабовых палочек осталась груда оберток. Сеня лупил с куска сыровяленую «Краковскую», заедая горбушкой «Бородинского».

– Ты бы сообразил, Викулыч, – распорядился Эдик.

Я вспомнил, что в баре у меня хороший коньяк – храню для своей дамы сердца, она у меня коньячок хороший весьма жалует, – и еще вермут. Все это принес на кухню.

Эдуард разлил на троих, порезал хлеб и остатки колбасы и после тоста: «Ну, со свиданьицем» вдруг зарядил:

– Возвращаюсь я это поездом из Мурманска, в купе – два попутчика. Оба примечательные типы. Один – освободившийся зек, четырнадцать лет ходки, второй – юноша православный, проповедник. Мне остается только наблюдать. Всю дорогу они спорили. Зек говорит: «Что мне твой мессия? Все, что ты тут жуешь, я выдрочил пятнадцать лет назад». Какова реплика! Вы дармоеды, говорит, за наш счет живете. Только в зонах работают, зона всю страну кормит. Вот тут мне, парни, гениальный сюжет в голову вошел. Солнышко с рассветом кланяется, колеса гупают, зек Володя добродушно поучает юного миссионера, а у меня прямо в голове...

Сеня зверски стрельнул глазами в Эдика, плеснул себе коньяку, залпом выпил. Но я заметил – Эдик его зацепил.

Эдик продолжал:

– Вообразите мир, где работают только зеки. Вся материальная деятельность на них. А прочие пописывают стишки, сочиняют музыку, творчески переосмысливают жизненный путь, лепят голых баб из бутылочных осколков, авангардисты, туды их. И вот, стало быть, собрались в купе три таких умника, стихи в дороге друг другу читают, магнитофон слушают. Обсуждают. Общаются. И тут к ним подсаживается задрипаный такой мужичонка. Освободился, значит. Сидит, балдеет, пивко неторопливо потягивает. Ну, потом ему чаю захотелось. Выловил проводницу и стал ей заливать, что к любому человеку можно подобрать ключик. Дальше возвращается в купе и с порога рубит: «Все вы тут тунеядцы. А в жизни, кроме нас, никто ничего не делает». В общем, глаза раскрывает, жизни учит. Для одного юноши зековские речи оказываются пресловутым ключиком – он проникается и решает принести материальную пользу людям. Но для того, чтобы принести пользу людям, – надо совершить преступление. Приезжает он к себе домой, убивает соседа, пьяницу и дебошира. Суд. Он объясняет мотивы – и его оправдывают, поскольку действовал, мол, из благородных побуждений. Он прямо из суда идет и грабит ювелирный магазин. При этом проламывает череп продавщице. Молодца берут с поличным. На суде он, уже поумневший, врет, что хотел денег, купаться в золоте, в бриллиантах. Но на детекторе лжи эксперты его раскалывают – «благородные побуждения, хочет принести пользу, альтруизм». Вердикт суда – оправдать. Что такое? Принимается наш юноша за женщин – серия изнасилований и убийств. Судмедэкспертиза, ментоскопирование – вывод неутешителен: «Встреча с бывшим заключенным тяжело травмировала психику, но не изменила альтруистического склада характера». Вывод суда – принудительное лечение. В психушке наш юноша создает партию Будущих Зеков, под лозунгом «За производительный труд для всех без ограничений». Воюет с больничным режимом, но все тщетно. Государство до тошноты демократическое. «Преступником может быть признан только человек, преступником родившийся». То есть, преступление это не преступное деяние само по себе, а совершаемое из преступных побуждений. Ну как? Говорю вам – гениально!