Когда сорваны маски - Матс Ульссон

Я повертел его в руках и, не найдя ему применения, снова сунул в карманчик на задней стороне смартфона.

Экран замигал.

«Батарея разряжена» – высветилось на этот раз.

Мое зарядное устройство явно не подходило к навороченному аппарату бедного лузера, поэтому мне ничего не оставалось, как обратиться за помощью.

Я подошел к официантам и изложил суть проблемы.

– Техника прогрессирует семимильными шагами, – смущенно добавил я. – Не найдется ли у вас зарядного устройства для этой модели?

Их нашлось даже несколько. На меня смотрели как на идиота.

– Чертова отсталость! – пошутил я. – Вечные проблемы стран третьего мира.

Никто не смеялся.

Пока мобильник Оскара Хеландера заряжался, я занялся своим. Новость об убийстве Оскара Хеландера уже просочилась на сайт местной газеты: «Мужчина найден убитым в своей квартире в одном из жилых кварталов Хельсингборга. Его собака покончила с собой, выпрыгнув из окна». Там еще сообщалось, что Хеландер был застрелен, но не упоминалось о работнике домоуправления, который побывал в квартире убитого за несколько минут до полиции.

В статье было сказано, что свидетелей преступления не обнаружено.

Стоило мне отсоединить мобильник Хеландера от зарядного устройства, как помещение кафе огласилось звуками знакомой мелодии: «Smoke on the Water» «Deep Purples». Я принял вызов.

– Привет, – сказал юный голос в трубке.

– Привет, – ответил я. – Кто это?

На некоторое время голос исчез, а потом объявился снова.

– Это ты?

– Кто же еще? – отозвался я.

– Ты Чел?

Похоже, звонивший не знал ни имени, ни голоса Оскара Хеландера.

– Ну, допустим, – подтвердил я.

– Я… я хотел купить у тебя… Я не знаю… Я звоню впервые.

– И кто дал тебе мой номер? – спросил я.

– Один приятель, он твой постоянный клиент. Сказал, что надо просто позвонить и спросить Чела.

Голос был мальчишеский, почти детский.

– И что ты хочешь купить? – поинтересовался я.

– Курево, – ответил он.

– О’кей. Сколько?

– Пять штук.

Пять штук чего? Я лихорадочно напрягал мозги. Что ж, беседа, по крайней мере, завязалась.

– И какого сорта? – задал я следующий вопрос, мысленно решив проконсультироваться с Кристером Юнсоном.

– Ну… как обычно, – ответил он несколько удивленно, как мне показалось.

– О’кей, – сказал я. – И когда же?

– А когда ты можешь? – спросил мальчик.

– Где ты находишься?

– В Хельсингборге.

– Я сейчас на площади. Правда, мне надо доделать здесь кое-какие дела. Через час устроит?

– Вполне.

Я описал ему площадь, на которой недавно поджидал Оскара Хеландера.

– Правда… – замялся он.

– Что?

– С моим приятелем ты обычно встречаешься там, где выгуливают собак… Так он мне говорил.

– Но я вынужден менять места встречи. Полиция… понимаешь?

– Конечно понимаю, – серьезно отозвался он.

– И у тебя есть деньги?

– Да, если по старой цене.

– По старой, – успокоил его я. – Как тебя зовут?

Он замялся:

– А это обязательно?

– Нет, можно какое-нибудь прозвище. Я вот, например, Чел.

Он как будто задумался.

– О’кей, я Тумпа.

Завершив разговор с Тумпой, я позвонил Арне:

– Через час я встречаюсь с одним молодым человеком, чтобы продать ему наркотики, которые понятия не имею где взять. Надеюсь таким образом больше узнать об Оскаре Хеландере и о том, какие дела были у него с Якобом Бьёркенстамом.

* * *

Однажды она уже встречалась с Дмитрием Головиным.

Ему перевалило за шестьдесят, она уже не помнила, откуда ей это известно.

Муж был в восторге от Головина, но она его боялась и считала скорее гангстером, чем бизнесменом.

– Деньги всегда деньги, – возражал ей муж. – В России не столь щепетильны в том, что касается прошлого деловых людей. Им не до того, они строят новое общество.

В аэропорту близ Москвы их посадили в черный «роллс-ройс». Спереди и сзади – автомобили с охраной. Еще один пристраивался сбоку, когда появлялась такая возможность. У охранников были «БМВ», по три человека в каждой.

Резиденция Головина находилась в часе езды от Москвы, в лесу, и походила на обнесенный неприступной стеной средневековый замок.

Их с мужем поместили в отдельном флигеле. Им выделили прислугу, мужчину и женщину, которые днями напролет сидели на стульях в коридоре в ожидании распоряжений.

Потом Дмитрий Головин показывал им свои владения, и ей мерещилось, что она перенеслась в Версаль времен короля-солнце. При хозяине неизменно находилась охрана – пятеро вооруженных мужчин. Из них трое были с автоматами, у двоих на боку висели пистолеты в кобурах.

Собак Головина она поначалу приняла за белых медведей. Афганская овчарка саге коче, как объяснил хозяин. Их голубые глаза походили на льдинки, мех сверкал белизной, и весили они, наверное, не меньше центнера.

– Хотите, подарю вам парочку? – предложил Головин.

Муж отвечал, что надо подумать.

Правую руку хозяину заменял протез, левая была покалечена. После нескольких бутылок водки Головин охотно и не без гордости поведал гостям, как все было. Еще несколько лет назад Россия представляла собой подобие Дикого Запада времен покорения прерий, и Дмитрий Головин имел несчастье стать пленником враждебной группировки. Ему велели положить руки на стол и забили в каждую ладонь по огромному гвоздю. Мучители подходили к нему по очереди и наносили удары, кто молотком, а кто и просто кулаком. Левую руку удалось спасти, хотя она превратилась в бесформенную культю с торчащими в разные стороны пальцами. В рану же на правой руке попала инфекция, и ее пришлось ампутировать.

– Российское здравоохранение лучшее в мире! – хвастался Головин, демонстрируя свой протез, которым он действительно управлял почти как настоящей рукой, даже мог держать авторучку.

Уже одно то, что он пережил эту пытку, казалось чудом. Ему не только сломали несколько ребер, челюсть и ключицу, но и в нескольких местах пробили череп. Головин и не думал прятать следы страшных увечий. Напротив, регулярно брил голову, чтобы продемонстрировать каждому, через что ему пришлось пройти. Возможно, Головин хотел, чтобы его считали бессмертным.

Она не могла взять в толк, откуда у него такие деньги. Даже с помощью «Гугла» ей не удалось прояснить этот вопрос во всех деталях. Правда, она нашла информацию о миллионах обманутых и обобранных россиян, которые голодали, пока олигархи покоряли мир.