Александр Керенский. Демократ во главе России - Варлен Стронгин

Керенский не считал Ленина врагом, относил к крайне левым социал-демократам, с которыми трудно, но необходимо объединиться. Подтверждением возможного союза с ними стал их манифест, обращенный ко всем гражданам России: «Граждане! Твердыни русского царизма пали. Благоденствие царской шайки, построенное на костях народа, рухнуло. Столица в руках восставшего народа… Революционный пролетариат и революционная армия должны спасти страну от окончательной гибели и краха, который приготовило царское правительство. Громадными усилиями, кровью и жизнями русский народ стряхнул с себя вековое рабство. Задача рабочего класса и революционной армии создать Временное революционное правительство, которое должно стать во главе нового, нарождающегося республиканского строя. Временное революционное правительство должно взять на себя создание временных законов, защищающих все права и вольности народа, конфискацию монастырских, помещичьих, кабинетных и удельных земель и передать их народу, введение 8-часового дня и созыв Учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, равного избирательного права с тайной подачей голосов… Гидра реакции еще может поднять голову. Задача народа и его революционного правительства подавить всякие противонародные контрреволюционные замыслы».

Далее шли чисто большевистские лозунги типа «стать под красное знамя революции», но они не смутили Керенского, как и юридически неграмотный призыв к конфискации помещичьих земель, которые на 60 процентов были заложены и перезаложены и их передача крестьянам начисто разрушила бы банковскую систему страны. К тому же большевики, вероятно, забыли, что частная собственность – основа любого цивилизованного государства. А какого цвета будет знамя революции – пока не столь важно. Можно обойтись и без знамени. Тем более красного цвета – цвета крови. Манифест ЦК РСДРП (большевиков) был издан 26 февраля и уверил Керенского в главном – большевики приняли и поддержали революцию, а то, что о ней сказал Ленин в Швейцарии, в России было неизвестно. На ознакомление с отзывами на революцию находящихся в далекой эмиграции социал-демократов просто не хватало ни времени, ни сил. Насущные задачи и вопросы полностью захватили Александра Федоровича. К трем часам дня 28 февраля помещение Думы было набито гражданскими лицами и солдатами. К только что созданному Временному комитету со всех сторон обращались с вопросами и советами. Вокруг царило возбуждение, которое, если не унять, могло перейти в неразбериху и истеричность. Тысячи людей требовали внимания, вплоть до того, кому что разрешить или отказать, как накормить этих людей. Одновременно думали о том, как оформить новое правительство, как составить его программу. Необходимо было быть в курсе того, что происходит вне Петрограда, особенно в Ставке и царском поезде.

Стало известно, что царь и Ставка двинули на Петроград войска с фронта, возглавляемые генералом Ивановым, наделенным диктаторскими полномочиями. Он был героем первой галицийской кампании 1914 года, отличился жестоким подавлением Кронштадтского мятежа 1905 года. На этот раз он еле добрался со своим эшелоном до Царского Села. Здесь его войска немедленно побратались с революционными солдатами, а сам он едва успел избежать ареста.

На обратной дороге его поезд был загнан в тупик. Царь по дороге из Ставки добрался только до станции Дно. Встречные поезда были забиты солдатами, разносившими весть о восстании в столице и настроенными к царю не так безропотно и коленопреклоненно, как прежде. Ехать дальше было бесцельно. Николай II повернул в Псков, чтобы там поднять армию против Петрограда. Во Пскове ему сообщили о победе революции, а все командующие фронтами в телеграммах рекомендовали уступить. Только тогда царь пожалел, что не прислушался к советам и мольбам Родзянко. И царица предупреждала его из Петрограда, сначала довольно беспечно: «Это хулиганское движение. Мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, – просто для того, чтобы создать возбуждение, – и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели дома». А потом тревожно: «Революция приняла ужасающие размеры. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Уступки необходимы». Теперь всякие действия и сопротивление были излишними.

Временный комитет взял на себя функции исполнительной власти. «По просьбе рабочих, – записал Керенский, – была выделена комната для только что созданного Совета рабочих депутатов. В него попали случайные люди, которые пробовали навязать революции теорию социализма. Я выявил к этой идее полное неприятие. Позднее его цели и состав изменились к лучшему». Керенский предложил представителя Совета ввести во Временный комитет, но его члены выступили против, особенно Шульгин, представлявший в комитете националистов. События тех дней он отразил в своих воспоминаниях весьма своеобразно, по сути дела изменив принципам, позволившим ему стать членом Временного комитета: «Пулеметов – вот чего мне хотелось, ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы – этот зверь был… его величество народ. То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась». Кого подразумевает Шульгин под словом «мы»? Кого угодно, но только не Керенского. Его вообще многие соратники Шульгина считали мало значащей фигурой. Недооценивали его популярность в народе, как и не знали сам народ, далеко не однообразный по уровню мышления и гражданскому сознанию. Видели в нем только дикую толпу. Сейчас кажется спорным решение Керенского «выделить комнату» для Совета рабочих депутатов. Наверное, правильнее было бы вместо его организации ввести депутатов от рабочих во Временный комитет, что слишком робко попытался сделать Керенский. Он, с мнением которого считались рабочие, приходившие к нему за консультациями, советами, тогда даже не подумал, что они смогут создать параллельную власть. Хорошо подумать об этом просто не было времени.

К исходу 27 февраля весь Петроград перешел в руки восставших войск. И временами стихия толпы, не народа, а толпы, готова была разнести все на своем пути. Силами революции были заняты здания министерств, штаб-квартира охранки, полицейские участки и суды горели. Чтобы обуздать хаос, Временный комитет образовал Военную комиссию для организации руководства Петроградским гарнизоном.

В это время к зданию Думы подошел 1-й резервный пехотный полк во главе со своими командирами. Он был первым военным соединением, в полном составе перешедшим на сторону революции. Временный комитет, по сути дела, стал «первым зародышем нового общенационального правительства», как определил Керенский. Утром 28 февраля о своей солидарности с Думой, читай – с Комитетом, объявили военные академии и большинство гвардейских полков. Население и солдаты ближайших городов присоединились к ним. Выражение поддержки революции носило столь восторженный характер, что у нее сам собой выработался определенный ритуал. К примеру, Семеновский гвардейский полк, прибыв в Думу, заполнял Екатерининский зал и выстраивался в центре его. К солдатам и офицерам выходил Родзянко и обращался с речью, призывая оказать доверие новой власти, соблюдать дисциплину… От избытка чувств полное тело его трепетало, когда он поздравлял военных с победой революции. Речь его тонула в аплодисментах. Затем с ответным словом выступал командир части, заверял Комитет в верности революции, что вызывало еще большее ликование.