Зултурган — трава степная - Алексей Балдуевич Бадмаев

быть может, на его глазах рождается новая красивая легенда и звучит эта легенда из уст младенца!.. В порыве нежности всегда сдержанный Вадим обнял Церена. «Может, старею? Двадцать три года — уже не мало», — подумал он.

Как и в тот раз, разговаривая с его сестренкой, Вадим думал все о том же: дай такому звездочету возможность поучиться, глядишь, построил бы летательный аппарат для путешествия к далеким мирам, добыл бы эту самую корову для всех!.. Но кто позаботится о его учебе, о куске хлеба для него? Уже сегодня он ломит спину на Бергяса, зарабатывает хлеб насущный недетским трудом. Вот за таких людей, за их счастье и нужно бороться всеми средствами: бить сатрапов, где можно, бить наверняка, затем, быть может, скитаться по степи, укрываясь от жандармского преследования! Скорее нужно возвращаться к делу!

— Хорошо, Церен, что ты таким красивым видишь небо, — сказал Вадим. — Ты учишься думать, доходить до всего своей головой. Но учти: щедрая корова для всех не придет сама с небес… Надо сделать так, чтобы все коровы, что в степи, все богатство стало общим, а люди получали бы молоко и хлеб и все иное просто так, как дышат воздухом: захотел есть — поел, износились сапоги — купил новые.

— Бергяс не отдаст своих коров! — понял его слова по-своему мальчик.

— Коров сгонят в одно общее стадо пастухи, такие, как ты.

— Бергяс привезет из улуса урядника и всех посажает в острог!

— Пастухов и бедноты больше, чем урядников, и даже больше, чем солдат. Нужно только собраться и выступить всем сразу… Не только калмыкам, а русским, татарам, украинцам.

— Но тех, других людей… русских или татар мы даже в лицо не видим, не знаем, о чем они думают.

— А вот я — русский! — сказал Вадим. — Видишь, как я доверяюсь тебе!..

Церен поднялся, сел на корточки, тихо проговорил:

— За Нюдлю вам большое спасибо! Только вы берегите себя… Бергяс хитрый, у него двоюродный брат — багша хурула. Попечитель и все начальство с Бергясом заодно. Даже нойон Данзан его знает…

— И все же пока их не прогонят, о хорошей жизни мечтать нет смысла. Гнать их в шею нужно всех: от Бергяса с его хищной братией до нойона и царя.

— Нойона и царя трогать нельзя, — предупредил Церен, испугавшись. — Их послал бог. Разве есть люди, которые не признают бога?

— Бог — выдумка… А такие, что вступают в бой за простой люд, есть.

— Кто они?

— Такие же, как мы с тобой, с двумя руками и ногами. Но они много учились, смелые сердцами и ничего не боятся.

— Вы видели хоть одного такого батыра своими глазами?

— Видел, Церен, очень смелых и умных борцов, но не самого главного… У нас на Волге много говорят об одном человеке, зовут его «Старик». Он умнее всех царей, вместе взятых. Его не раз арестовывали, ссылали в Сибирь. А сейчас, говорят, он за границей, в другой стране… Но скоро вернется.

Вадим старался говорить так, чтобы мальчик понял хотя бы смысл его непростых слов:

— «Старик» тот был сослан царем в Сибирь за непокорность, за то, что он любит рабочих, бедноту и ненавидит таких, как Бергяс… Пришлось ему на время скрыться, иначе опять посадили бы, может, и расстреляли… Ну ладно, — вдруг прервал рассказ Вадим, — пока хватит, а потом, глядишь, и сам разберешься. Прощай, мне надо идти. Ладно? А ты спи! На сегодня довольно тебе звезды считать.

Вадим возвращался от джолума Нохашка в хорошем настроении: девочка спокойно спит, набирается сил во сне; паренек сторожит ее сон, размечтался под открытым небом! Какая хорошая семья!

2

Возбужденный разговором с Цереном, Вадим подошел к кибитке Бергяса. Все были уже на улице: Борис, учитель Араши, джангарчи. Чуть поодаль стоял в расстегнутой рубахе Бергяс в окружении почтенных старцев.

— Заждались тебя, парень! Уже хотели человека посылать вслед, — упрекнул Бергяс, не скрывая недовольства.

Вадим извинился, а учителю вкратце рассказал о детях покойного Нохашка, о юном звездочете, разглядевшем на небе корову для всех бедняков.

— Сколько лет мальчику? — спросил джангарчи, слышавший этот разговор.

— Двенадцать! — ответил Вадим.

— У этого паренька, должно быть, доброе сердце, если он в такие годы заботится не только о себе. Сестренку бережет, думает о небесной корове… Хороший мужчина — защитник всему роду…

Джангарчи напомнил и о жеребенке, по которому можно определить стать коня в будущем. Но учитель не успел перевести всей фразы сказителя — в разговор вмешался Бергяс.

— Ерунда! — грубо оборвал учителя староста. — Жрать захотелось мальцу, вот и плетет. Голодному во сне снится мясо, жаждущему молока видятся в небе коровы!

Ему стали возражать. Но Бергяса лишь распалило несогласие гостей.

— Звезды, — заявил он резко, бася хриплым от перепоя голосом, — похожи на глаза голодных волков в сугробах. Только и всего!

Борис, не сдержавшись, захохотал в ответ на грубую шутку Бергяса.

— Да, да, господа! Я смотрю, сын моего друга Миколы не верит мне! А спросить бы его: видел ли он когда-нибудь глаза голодного зверя? Ну вот с такого расстояния, как мы стоим сейчас — рядом? У-у! Это непередаваемое зрелище! Страх! Дрожь по всему телу!

Видя, что слова его произвели на гостей впечатление, Бергяс позвал всех жестом в сторону телеги, стоявшей неподалеку. Люди последовали его зову. Всяк умостился, где мог: кто на телеге, кто на кошме поблизости.

— Случилось это в тот год, когда отец с матерью в первый раз меня женили, — начал он рассказ. — Зима стояла суровая, снегу выпало в пояс. Весна задержалась… Скот начал падать от бескормицы. Гнали поредевшие стада к озеру на сухой камыш, да ведь камыш — не спасение. А тут волки разыгрались — рыщут стаями. Среди бела дня в хотон заскакивают. Пошли слухи: на пастухов нападает зверье, людей перестали бояться. В один из таких зимних дней получаю я известие: сильно заболел тесть. Старик зовет перед смертью сказать прощальное слово. Седлаю коня и — в путь. Побывал на Маныче, еду обратно. Время шло к вечеру, но еще не поздно. До дома осталось каких-нибудь десять верст; конь в силе, но вдруг заупрямился, пятится, прядет ушами. Огрел плеткой — конь заржал да так жалобно, и на дыбы! И тут я заметил: по обеим сторонам дороги серые тени… Насчитал двенадцать матерых зверей. Так и сверкают глазищами, пронизывают насквозь. И тогда я подумал: не глаза, а звезды с небес! Плохая примета! Конь подо мной хороший был. Думаю: поверну назад — не догонят. Пока разворачивал взбесившегося коня, волки сошлись кольцом… Один, здоровенный, с телка небось, вожак ихний, стал поперек дороги, разинул пасть… Плетка