Я сделаю это сама - Салма Кальк

бы, если бы не оказалась подхвачена двумя руками. Нашла опору, встала. Взглянула на него.

- Осторожнее, маркиза. Сломать шею, свалившись с обрыва – не самая хорошая смерть. Особенно для вас, - мне мерещится, или он издевается?

- А что со мной не так? – поинтересовалась я.

Интересно же. Почему всем нормально шею свернуть, а мне – нет.

- Вы, наверное, полагали, что будете жить долго и счастливо за спиной нашего покойного величества. А потом – что не менее долго и счастливо, но уже без него. А теперь, наверное, собираетесь долго и счастливо жить здесь? – усмехается, совершенно отчётливо усмехается.

- Для начала, знаете ли, жить. Остальное опционально, - так ведь мы говорили со старичком-бурундучком.

- Тогда вам следует быть осторожнее. Здешние камни – не придворные паркеты.

В рожу ему плюнуть, что ли? Чего пристал-то? Да ещё и сам пришёл! Что он вообще знает о здешних камнях, этот красавчик? Один из приближённых генерала, что ли? Тоскует по далёкой родине, и срывается на всех?

- Ну вот и не приходите ко мне в следующий раз, - пожала я плечами. – Чем я вам тут помешала?

- Вы отлично иллюстрируете тезис об изменчивости женской природы и её способности приспособиться к чему угодно. Никогда бы не подумал, что вы так изумительно впишетесь в здешний пейзаж.

- Вы тоже неплохо вписались, - светским тоном заметила я. – Зря не пошли рыбу грузить – вашим сапогам отчётливо не хватает рыбьей чешуи. Она, знаете ли, изумительно сверкает на солнце. Вам подойдёт. Вашим сапогам – тоже.

Да-да, и лошадь ваша – дура. Или это конь? В смысле – жеребец? Что Женевьева умудрилась не поделить с этим вот… достойным кавалером?

- Вы так много знаете о рыбьей чешуе? – он глянул изумлённо. – Мне всегда казалось, что дамы, подобные вам, не представляют, откуда берётся провизия и как попадает к вам в тарелку.

Ой, загнул. Не бывает такого.

- Это вы по личному опыту говорите или так, сказки слушали? – ну смешно же, правда.

- Конечно же, по опыту. О том, как вас боялись королевские повара, знали даже на конюшнях.

Тьфу ты, и почему я ничего о нём не знаю? Тоже сейчас прикопалась бы.

- Так может быть, за дело боялись? – так-то меня и некоторые собственные сотрудники, говорят, боялись, не только какие-то там мифические повара.

Болтали – я злющая, внимательно выслушаю, а потом всё равно укажу на недостатки в выполненной работе, если увижу. И не приму во внимание, что люди, гм, старались. Мало ли, что сроки завалили, или не завалили, но накосячили по самое не балуйся. Они же любя, с чистым сердцем и вообще старались. А тут я – страшная и злая.

- Говорят, нужно быть снисходительным к ближнему своему, - смеялся он.

- Так прислушайтесь, - пожала я плечами. – Отчего же вы не желаете стать ко мне снисходительным?

- Так и я несовершенен.

- Вот с того и начните. Сами-то давно в последний раз рыбу чистили? Если что, я – позавчера.

Потому что совесть грызла, грызла и догрызла. В итоге я жарила рыбу – в муке, чуток присыпанную здешней крупной солью, невероятно вкусную. Жаль, перца нет, чёрного, горошками или молотого, горошки я бы размолола сама, а молотым просто посыпала. Но и так съели с урчанием, потому что вкусно получилось. Трезонка бурчала, что не может такого быть – маркиза стоит со сковородкой, а Марьюшка ей говорила – дура ты, Трезон, они с королевой-покойницей и пирожные пекли, и овечек пасли, и кашу для его величества варили. Вот так. Интересно, овсянку варили или что другое?

- Вы? – он даже головой потряс, не поверил.

Я пожала плечами и отвернулась. Ну его. Что бы хорошее сказал – так ещё ладно, а тут что?

- Господин Анри! Господин генерал! Смотрите, какая штука! – белобрысый мальчишка бежал от лодки, из которой перегружали в мешки рыбу, и нёс что-то в руках.

Мальчишка лет пятнадцати, какой-то весь худенький и щуплый, и бледный прямо почти до прозрачности. Волосы в хвост длинный завязанные, совсем-совсем светлые. Будто пигмента нет. Подумала бы, что альбинос, но у тех вроде не серые глаза? А у этого серые. И кожа тонкая, тяжело ему будет, как придут холода. И ощущение от него странное какое-то, мне захотелось отойти, да подальше, непонятно.

А мужик который докопался, значит, и есть господин генерал собственной прекрасной персоной. Как его? Анри де Монтадор? Ну держись, генерал, ничего не спущу.

Пока, правда, он совсем не подозревал о том, что я тут стою и про него думаю, а разглядывал обыкновенного рачка-бокоплавчика, гаммаруса, каких в Байкале – что камней на берегу, а то и поболее. Интересно, а нерпы у них тут водятся? Вот бы посмотреть! Ладно, это потом. А пока…

- Смотрите, господин генерал, это же почти как креветка, интересно, если его сварить и разгрызть – там будет, что поесть? – спрашивал мальчишка.

- Сказала бы – попробуйте, и узнаете, но так и быть, не буду вас обнадёживать, молодой человек. Нет там ничего съедобного, мелкий слишком. Рыбы их едят, потому что им и так сгодится. А вам, если хочется местных особенностей, можно поискать что-нибудь попроще, - влезла я в их разговор. – Если вы не любите хитин, конечно.

- Что-что я не люблю? – вытаращился он на меня.

Суровенько так вытаращился.

- Панцирь этого несчастного ракообразного, - я коснулась рачка кончиком пальца.

- Нет, - замотал он головой.

- Тогда зайдите к Пелагее на двор и попросите, чтоб Меланья дала вам брусники в меду. Любите сладкое?

- Да, - он смотрел удивлённо.

- Вот, попробуйте. Скажете – я присоветовала, - теперь можно и мне посмеяться.

Мальчик нерешительно глянул на генерала, тот тоже усмехнулся.

- Ступай, Северин, попробуй, что за неземное лакомство. Расскажешь потом. Вдруг мне тоже понравится?

Мальчик Северин ушёл, оглядываясь, впрочем, на нас. А я перевела дух и взглянула на генерала жёстко.

- А теперь к делу, господин генерал. Что вы знаете о принадлежащем мне доме? Есть ли у вас список имущества, остававшийся после прежнего хозяина? Я знаю, что он существует, и очень хотела бы на него взглянуть. Ещё