Чужое лицо - Эдуард Тополь

Эту пытку возбуждением Незначный не выдержал в первый же день, 7 ноября. По улице Горького двигался к Красной площади военный парад. Гремела духовая музыка военных оркестров. Установленные на крыше «Националя», Центрального телеграфа и гостиницы «Москва» мощные репродукторы транслировали с Красной площади зычные призывы знаменитого диктора Всесоюзного радио Левитана: «Да здравствует наша родная Коммунистическая партия!!! Да здравствует наше Советское правительство!!! Да здравствуют советские танкисты!!!» – и так далее. На каждый этот призыв тут же откликалось зычное солдатское «Ур-р-ра!», а телевизионный комментатор частил по телевизору и по радио: «И вот на Красную площадь чеканным строем выходит колонна наших доблестных ракетных войск, несущих мирную вахту по охране советского неба!…» А там, в номере 1202, под эти святые и торжественные слова происходило черт знает что – Роберт и Вирджиния Вильямс терзали друг друга в очередной схватке.

Их стоны, возбужденное дыхание и вскрики Вирджинии довели Незначного до того, что он вскочил из-за пульта, сбросил наушники, хлебнул из горлышка бутылки объемный глоток коньяка и выскочил из дежурки. Скоростной лифт вознес его на двенадцатый этаж, в номер 1214, к изнывающей от безделья Оленьке Маховой. Из окон ее номера тоже было видно, как огромные туловища ракет вкатывают на специальных лафетах на украшенную кумачом и транспарантами Красную площадь и медленно и сурово шествуют мимо стоящего на Мавзолее правительства. Торжественный марш духового оркестра гремел над Москвой. И под эту музыку, на фоне военного парада на Красной площади Оленька Махова облегчила измученную возбуждением плоть майора Незначного…

Вернувшись в дежурку, он застал там своих коллег, прильнувших к его наушникам. Они жадно слушали постельные утехи Вильямсов. Возбужденный капитан Козлов, сотрудник английского отдела, пряча от Незначного глаза, выскочил из дежурки. Через минуту за ним последовал старший лейтенант Кулемин, потом – капитан Загоскин, и вскоре вся дежурка опустела. Недоумевая, куда это делись его коллеги, Незначный почти интуитивно нажал кнопку связи с номером 1214. И все понял – безотказная Оленька Махова под духовой марш военного оркестра и призывы Левитана ублажала разом и английский, и французский, и немецкий отделы КГБ. «Сука!» – устало подумал о ней Незначный и, пользуясь тем, что был сейчас один в дежурке, включил скрытую фото- и киноаппаратуру в ее номере. «Кто знает, – подумал он, – когда-нибудь мне могут пригодиться эти фотографии и пленки, компрометирующие Козлова, Загоскина, Кулемина и всех остальных».

Между тем из номера Вильямсов были слышны все те же тихие звуки супружеских поцелуев…

Что ж, подумал Незначный, если гора не идет к Магомету, придется Магомету идти к горе…

Дни тюремного, в гостиничном номере, счастья убывали. Если первые три дня были наполнены жадностью любви, обостренной ощущением опасности (в первый же день, за завтраком в кафетерии, Ставинскому попалась на глаза Оля Махова, и он тут же вспомнил инструктаж Мак Кери), то на четвертые сутки эта жадность прошла, да они оба и устали уже от постельной любви, и приближающаяся разлука переплавляла их настроение в тихую, горькую грусть. Собственно, первую часть задания они уже выполнили – позавчера их навестил Джакоб Стивенсон, удостоверился, что Ставинский-Вильямс как две капли воды похож на полковника Юрышева, и Вирджиния сообщила Джакобу, что 16 ноября экспрессом «Красная стрела» она и Роберт будут возвращаться в Москву из двухдневной поездки в Ленинград. Стивенсону нужно было теперь купить для Юрышева купе в том же поезде и выслать Юрышеву эти билеты в волжский заповедник.

Теперь по вечерам Ставинский и Вирджиния большую часть времени проводили у окна – тихо и печально сидели они у подоконника и смотрели, как медленно падает снег на деревья Александровского сада, как катят машины и троллейбусы по заснеженной мостовой проспекта Маркса. Куранты Спасской башни Кремля неумолимо отсчитывали время. Каждые полчаса по брусчатке Красной площади чеканным шагом двигались к Мавзолею Ленина солдаты – там, у Мавзолея, происходила очередная смена почетного караула. И когда истаивал в вечернем морозном воздухе очередной удар Кремлевских курантов, Ставинскому и Вирджинии казалось, что они слышат, слышат, слышат поминальный звон их близкой разлуки. И каждый из них мысленно молился о том, чтобы Юрышев каким-либо образом не получил эти билеты, опоздал на поезд, – тогда они оба со спокойной совестью вернутся в Америку…

Громкий стук в дверь прервал их уединение. Тревожно взглянув на Ставинского, Вирджиния подошла к двери. За дверью были слышны веселые громкие голоса и цыганская песня.

– Кто там? – спросила Вирджиния.

– Это я, Людочка Звонарева! – откликнулся звонкий голос их гида из «Интуриста». – Я хочу поздравить Роберта с днем рождения!

– Минуточку! – сказала Вирджиния. Господи, как они могли забыть, что сегодня у Роберта Вильямса (у подлинного Роберта Вильямса) – день рождения! Ведь это есть во всех анкетах, которые они заполняли в Вашингтоне еще месяц назад!

Вирджиния метнулась к гардеробу и поспешно надела свое лучшее платье, Ставинский набросил пиджак и мимоходом заглянул в свой паспорт – действительно, Роберт Вильямс родился сегодня, 10 ноября 1935 года. На столе у них было пусто – ни цветов, ни шампанского…

– Боже мой, Роберт! – воскликнула Людмила Звонарева, буквально врываясь в их номер, едва Вирджиния открыла дверь. – В такой день вы сидите дома!

В руках у нее был большой букет цветов, который она тут же преподнесла Роберту, а еще семь человек, которые весело вошли вмеcте с ней в номер с шампанским и тортом, уже пели хором:

– Хэппи бездэй ту Роберт! Хэппи бездэй ту ю-ю-ю…

Ставинский молча улыбался, Вирджиния старательно разыгрывала растроганность и благодарность:

– Спасибо! Спасибо!

– Мои друзья! – представила свою компанию Звонарева. – Три гида из «Интуриста», свободно говорят по-английски, две актрисы из цыганского театра, доктор-стоматолог Семен Бобров – ваш коллега, Роберт, он же мой близкий друг. Олег, перестань пялить глаза на Вирджинию, она занята! И еще один мой приятель – кинорежиссер Дмитрий Ласадзе. Между прочим, у меня сегодня тоже день рождения, Роберт! Угадайте, сколько мне лет? Семнадцать, конечно! Мы кутили в ресторане, в «Арагви», а теперь едем на дачу к Дмитрию. Вы едете с нами – и без разговоров! Там будут сани, русская тройка! Вы когда-нибудь катались на русской тройке? Да еще с цыганской песней! Но сначала – шампанское! Господи, где у вас бокалы, Вирджиния?

С хмельной непосредственностью компания по-хозяйски распоряжалась в номере – нашли три бокала, кто-то сбегал к дежурной по этажу за дополнительной посудой – и вот уже хлопают пробки шампанского, льется вино в бокалы, поют под гитару две цыганки, смешно наступая на Ставинского, а Людочка Звонарева трещит без остановки:

– Я даже не хочу слушать! Мы закутаем Роберта в меховую доху, и он абсолютно не простудится! Роберт, одевайтесь! Вирджиния, где ваша шуба? Дмитрий, ты можешь поухаживать за Вирджинией, наконец? Подай ей шубу и сапожки!