Чужое лицо - Эдуард Тополь

Вильямсы ушли в вагон, а мы с Людмилой из «Интуриста» остались на перроне. Поезд мягко тронулся, красный вагон поплыл перед моими глазами, и, когда возникли в окне лица Роберта и Вирджинии, я жестами еще показывал им, что нужно есть, много есть и гулять на свежем воздухе… Черт их знает, поняли они меня или нет…

– Правильно, – сказала мне Людмила из «Интуриста». – Они за эту неделю так зафакали друг друга, что уже на себя не похожи!

Знала бы она, что это страшно не столько для их здоровья, сколько для всей их и так рискованной миссии в СССР…»

…Джакоб Стивенсон не подозревал, а Вильямсы не могли ему сказать, что, помимо недельного затворничества и любви, их бледность вызвана тем, что в коридоре вагона № 5 поезда «Красная стрела» они лицом к лицу встретились с тем самым майором Незначным, фотографию которого им показывал в Вашингтоне Дэвид Мак Кери. Незначный ехал в Ленинград в соседнем купе.

В Ленинграде эти Вильямсы удивили Незначного вторично. Несмотря на то, что Роберт Вильямс все еще ходил с укутанным горлом, они с утра заказали интуристовскую машину и на весь день укатили в Петергоф. Там, взявшись за руки, они бродили по заснеженным аллеям бывшего царского дворца и подолгу стояли в обнимку у какого-нибудь неработающего фонтана или в дальнем конце пустынного парка. Даже направленным дистанционным радиомикрофоном нельзя было уловить, о чем они там шепчутся, и Незначный оставил попытки подслушивать их разговоры. Он сидел в ленинградской гэбэшной «Волге», нервно курил и проклинал тот день и час, когда сам клюнул на этих Вильямсов и запросил на них дополнительную информацию из Вашингтона. Шутка ли! Теперь дело на контроле у самого генерала Цвигуна! Как он сказал? «Раньше, майор, ты лучше работал…» Что это? Угроза? Выходит, если он не справится с этими Вильямсами – могут турнуть с должности начальника сектора. Худо, худо твое дело, Незначный. Своими руками сам себе свинью подложил. Нет! Надо сломать этих Вильямсов, надо!

Рядом, у Петергофского дворца, стояла обслуживающая Вильямсов машина ленинградского «Интуриста», в нем уже пятый час подряд скучал интуристовский гид и безмятежно спал водитель – оба по совместительству осведомители Ленинградского КГБ. И Незначный, может быть, впервые в жизни позавидовал чужой профессии. Ни тебе плана по вербовке иностранных туристов, ни начальственных нагоняев. Крути себе баранку, а потом спи, пока клиенты гуляют по всяким Петергофам, Павловскам, музеям и паркам. А главное – если поругался с начальством, уйдешь в другое место, шоферы везде нужны. А в КГБ с начальством не поругаешься. Конечно, можно уйти, например в адвокаты, не зря же он юрфак окончил. Но и знал Незначный, что никуда, конечно, он добровольно из КГБ не уйдет. КГБ – это сила, власть, перед которой смолкают все – от простого обывателя до министра. Достаточно вытащить из кармана красную книжку с надписью «КГБ», как тебя без всяких очередей принимают в больницах, и мастерских по ремонту автомобилей, в торговых организациях, в гостиницах и курортных ресторанах. При виде этой книжки лакейски сгибаются спины самых напыщенных чиновников, угодливо суетятся директора магазинов, немедленно зажигают «зеленый» уличные регулировщики и беспрекословно внимают твоим приказаниям судьи, прокуроры и милиция. И все это потерять из-за каких-то Вильямсов? Нет, Незначный не отступится от них, он еще никогда не отступал, он умеет ждать до последнего момента. Посмотрим, что они запоют в таможенном зале Шереметьевского аэропорта…

На следующий день, 15 ноября, водитель ленинградской интуристовской «Волги», прикрепленный к Вильямсам, получил инструкцию: при возвращении из загородной прогулки по знаменитым репинским местам, где когда-то художник Илья Репин рисовал свои пейзажи, инсценировать поломку машины с тем, чтобы Вильямсы были вынуждены пройти эти триста метров до гостиницы «Европейская» пешком. А гиду «Интуриста» надлежало, сославшись на какое-то дело или недомогание, выйти из машины еще раньше… И после красот замерзающего Финского залива, после хвойного леса репинских «пенатов», где Вильямсы шоколадными конфетами кормили с руки рыжих лесных белок, – после всего этого романтического дня все произошло просто, прозаично, точно по плану Незначного. На углу Невского и Литейного проспектов водитель остановил машину и на ломаном английском с примесью русского объяснил своим пассажирам, что машина сломалась, что-то случилось с мотором, и потому им придется пройти до гостиницы пешком, гостиница тут рядом, всего три квартала. Вильямсы вышли из машины и пошли по Невскому, и через квартал к ним подошли трое: девушка в бежевом пальто и два парня в синтетических спортивных куртках.

– Здравствуйте, вы американцы? – спросила девушка по-английски у Вирджинии, не ожидая ответа, заговорила скороговоркой: – Мы советские диссиденты, вы должны нам помочь во имя свободы! Возьмите это! Это письмо американскому президенту. И все материалы о притеснениях студентов. Они не дают нам учиться. Евреев выгоняют из университетов. Пожалуйста, возьмите… – Они совала Вирджинии какой-то пакет, а парни пытались сунуть какие-то бумаги в карман Роберта. По их блудливо-наглым мордам Ставинский прекрасно видел, что это никакие не студенты и не диссиденты, да и Вирджиния легко поняла, что это одна из тех провокаций, о которых предупреждал их Мак Керн. Боясь, что Ставинский сгоряча скажет им что-то по-русски, Вирджиния, позабыв все русские слова, гневно отмахивалась руками:

– Гет аут! Гет аут! Полис!!! Хелп!

Но не было вокруг никаких милиционеров, и во все стороны шарахались от них прохожие, и только на противоположной стороне улицы в кагэбэшном пикапе щелкали невидимые Вильямсам фотокамеры и негромко жужжала восьмимиллиметровая кинокамера. Вырвавшись из окружения этих типов, Вирджиния и Роберт бегом примчались в гостиницу. Из номера Вирджиния тут же позвонила в «Интурист», потом в американское консульство, чтобы сообщить об инциденте. Но был уже седьмой час вечера, и в «Интуристе» и в консульстве сказали, что по такому пустяку беспокоиться не следует, официальное заявление они могут сделать и завтра в американском посольстве в Москве. Ставинский молча, сжав зубы, сидел за столом. Этот инцидент был плохим признаком. Сначала в Москве, в гостинице, все время лезла на глаза эта гэбэшная красотка и каждый день названивала гид Людочка Звонарева, предлагая пикники и знакомства с московской элитой. Потом – этот «день рождения», потом – «водопроводчик», а в поезде – сам начальник американского сектора Незначный. Любому подлинному иностранцу это могло бы показаться мелочью или цепью случайностей. Но не Ставинскому, который вырос в СССР. Как любой выросший в этой стране, он хорошо знал, что не станет гид «Интуриста» зазывать иностранцев на пикники без разрешения или без прямого указания КГБ. И этот подозрительный «водопроводчик». И наконец, эти «диссиденты». Что-то здесь не то! Что-то здесь не то! Может быть, позвонить Стивенсону и намекнуть, что операция отменяется? Но что может сделать Стивенсон, если он уже отправил билеты Юрышеву и Юрышев сейчас где-то в Ленинграде ждет отправления поезда «Красная стрела» и ночью будет ждать Ставинского в своем третьем купе шестого вагона? А с другой стороны, если КГБ подкатывает к ним, к Вильямсам, то через гида «Интуриста», то через «водопроводчика» и «диссидентов», то, значит, их все-таки принимают за американцев. И что, собственно, произошло? Они не клюнули ни на одно приглашение Людочки Звонаревой, ни на басни этого «водопроводчика», и они ничего не взяли у этих «диссидентов». Они чисты.