День конституции - Алексей Борисов

которых Колыванов никогда не читал, еще раньше пошли на хозяйственные нужды. Поэтому сразу после утреннего развода зам командира корпуса двинулся в казарму.

– Смирно! – во всю мощь своих легких заорал дневальный.

Как на пожар или при ожидавшейся вылазке сепаратистов вылетел дежурный.

– Вольно!

Колыванов жестом показал, что ему сейчас не надо ни доклада, ни повышенного внимания к себе, и прошел в ленинскую комнату. В газетной подшивке он за полминуты нашел то, что искал. Постоял еще чуть, поглядел на стенд с портретами членов Политбюро. Любая политика была для него тайной за семью печатями. В нее он, вообще-то, не полез бы и при отсутствии печатей, поскольку с юных лет был убежден, что это занятие – для людей без стыда и совести. И вот политика сама отыскала его…

О том, что произошло со Шмаковым, он узнал уже после восьми часов вечера, так как на его нервы и мозг усиленно действовала комиссия главкома ПВО. Тело генерала на лестнице обнаружила соседка. Врачи совершенно уверенно вынесли заключение: сердечный приступ.

Колыванов стоял на ступеньках крыльца, намереваясь покончить со всеми делами на сегодня, когда к нему тихо подошел прапорщик Терентьев, адъютант покойного командира. По его лицу было видно, что он очень скорбит из-за смерти Василия Тимофеевича. Вместе с ним он служил еще в Подмосковье, а кое-кто говорил, что и до Подмосковья тоже.

– Как это было? – хмуро спросил Колыванов.

– Говорят, сразу. Не мучился, – сообщил Терентьев.

– Вот оно, счастье наше…

Прапорщик вздохнул.

– Все под Богом ходим.

В иные времена Колыванов должен был на корню пресечь религиозную агитацию. Теперь к подобного рода высказываниям относились спокойно, а церковных иерархов даже приглашали освящать ядерные ракеты и подводные лодки.

Храня молчание, будто в память о командире, они дошли до «Волги» Колыванова. Водитель завел мотор, и тогда Терентьев почти шепотом сказал:

– Василий Тимофеевич велел вам передать, если что-нибудь случится, – и вложил в руку полковнику маленький ключик с пластмассовой биркой.

Со стороны могло показаться, что он просто жмет руку офицеру.

– «Рига-Пассажирская», – добавил он, браво козырнул и зашагал к домам военного городка.

Полковник внимательно рассмотрел ключ и бирку, когда приехал домой. Ужинал, почти ничего не говоря. Потом переоделся в гражданку и вызвал такси. Ключ подошел к ячейке камеры хранения, где лежал один коричневый конверт с печатью командира корпуса. Его содержимое Колыванов изучил на заднем сиденье машины, пока таксист-латыш ехал по улицам Риги обратно.

Дома он заснул далеко не сразу. Сначала самой правильной казалась идея отдать письмо-исповедь покойного Шмакова лично в руки генерал-лейтенанту Нечипоренко, только что прилетевшему с комиссией. Потом он зажег ночник и снова перечитал одно место в тексте.

«Неизвестный мне офицер в форме полковника, – писал Шмаков, – посоветовал не опасаться за возможные последствия, так как операция одобрена на уровне руководства страны и КГБ».

«Нечипоренко это тоже прочтет и задумается. Даст ход? И к кому оно уйдет? Не к тем ли, кто одобрял? Нет, ему точно нельзя отдавать», – понял Колыванов. Отложив решение на утро, он погасил ночник, улегся на правый бок и скоро уснул. Умываясь утром, полковник уже знал, что предпримет… Правда, прямой телефон Гончарова нашелся не сразу. Из-за этого по номеру, указанному в газете, пришлось звонить в отдел партийной жизни, а уже в отделе Колыванову подсказали номер корреспондента.

– Не отвечает, товарищ полковник, – доложила телефонистка с корпусного коммутатора.

В Москве было девять часов шесть минут.

Было девять часов девять минут, когда полковник Булатов переступил порог кабинета генерал-полковника Сергеева. Первый зам председателя КГБ выглядел бодрым и свежим, словно и не спал всего-навсего четыре часа. Так было с ним всегда во время важнейших операций. «Отоспимся на пенсии», – говорил чекист номер два.

– «Ботаник» сегодня улетает в командировку в Волгоград. По данным наблюдения, с посторонними в контакт не вступал, интересующих нас телефонных переговоров не вел, – отчитался Булатов.

– А женщина?

– При встрече с «Ботаником» не выяснила ничего нового.

– Интимная связь?

– Была, но не дала результата.

Сергеев отпил из стакана с чаем.

– «Хозяйка»?

– Вчера подала заявление на розыск мужа. В остальном то же самое, что по другим объектам, – сказал полковник.

– Наблюдение ни с кого не снимать, – приказал Сергеев. – «Ботаника» проводить до самолета, в Волгограде его встретят. Кстати, не допускаете, что у Беляева был запасной план, и он переключился на него?

Булатов не замедлил с ответом.

– Мы не могли его спугнуть. Наружным наблюдением заняты лучшие сотрудники, обнаружить их неподготовленный человек не может. Выполняя ваш приказ, сил и средств не жалели.

– Усильте охрану посольств, – дал указание первый зам председателя. – Панин, судя по всему, искал выход на Запад. Беляев может попросить убежища. За журналистами из капстран следить очень тщательно! Если не хватает кадров, говорите. Дадим из других управлений.

– Есть, товарищ генерал-полковник!

– В Риге всё чисто?

– Полностью. У наших препаратов стопроцентная гарантия, – заверил Булатов.

– Вы рисковали, Шмаков мог не поехать домой.

– Наших людей страховал сотрудник особого отдела на территории части.

– Я всё-таки не могу понять, – Сергеев, заложив обе руки за спину, прошелся по кабинету, – почему Беляев затих? Скоро будет двое суток с того момента, как «Ботаник» получил письмо от него. И – тишина. Очень долгая пауза, а ведь время дорого!

– Он напуган. Хочет действовать наверняка, но так, чтобы не выдать себя.

– Напуган? Первый шок прошел, а мы не дали ему повода испугаться опять. Что-то здесь не то. Мне не нравится контакт «Ботаника» в аппарате ЦК, – заметил Сергеев.

– Наблюдение за Большаковым не выявило ничего необычного, прослушка тоже. У его шефа Мироненко пока всё по графику, без отклонений. Но вы же знаете, что работать по членам Политбюро нам запрещено, – доложил контрразведчик.

Сергеев остановился на середине кабинета.

– Мы не ошиблись насчет того письма с почты? Вдруг документ уже у Мироненко?

– Исключено. Заказную корреспонденцию на почте взвешивают. Кроме того, у нас есть совпадающие показания работников отделения связи. «Ботаник» получил обычное письмо, его вес был минимальным. Документ физически не мог туда поместиться.

– А электронный носитель? Дискета? Диск?

– Почтовики по инструкции обращают на это внимание, докладывают нам. Нет, только бумага, – успокоил начальника Булатов. – Я указывал в донесении.

«Шеф сильно переживает. Начал повторяться», – подумал он.

– Ваши предложения? – стандартно спросил Сергеев.

– Придерживаться плана. Если «Ботаник» улетит в Волгоград, он вне игры. Тогда Беляеву остается прорываться в посольство или выходить на кого-то из прессы. У нас есть полный список иностранцев, с которыми он контактировал по работе, помогли составить его коллеги. Двое из этой публики предположительно сотрудничают с