Одолеть темноту - Ирэн Роздобудько

Но с тех пор Зула больше не решается протягивать к ней руку.

Сидя на нижнем этаже, она прилежно ставит палочки в тетрадь: фиксирует посетителей, тщательно складывает полученные динары в сундук и радуется, когда ее процент достигает пяти палочек: хотя Зула и не умеет считать, но с деньгами внимательна. Пять палочек в неделю означает, что в тетради «прихода» за неделю – полсотни посетителей. Через год снова соберется сумма на свадьбу средней дочери. В прошлом году выдала замуж старшую – не стыдно в глаза людям посмотреть: свадьбу гуляли две недели. В этом году – «другая Алла!» – свадьба продлится еще дольше.

Так рассуждает Зула, бросая куски мяса в котел.

После того как стихает голос муэдзина, поднимается на второй этаж – пора кормить Лябес. Входит в полумрак, присматривается к неподвижному телу, истекающему потом, касается его ногой и почти обжигает ступню об обнаженное плечо – тело горит, как раскаленная сковорода!

Зула в ужасе застывает. Потом наклоняется, прислушивается к дыханию – оно хриплое, прерывистое и тоже горячее, как пар.

Зула стягивает грязную простыню с ног – они распухшие, кожа чуть не лопается, блестит, напоминает пергамент. Зула касается ее – и на пергаменте образуется едва заметная трещина, в которой мгновенно появляется желтоватая жидкость.

Не может быть! Как же она проглядела, как допустила такое!

Это все из-за жадности, корит себя Зула. Сказано же было: Абу сюда вход запрещен. Всем – можно, а Абу – нельзя! Но этот сумасшедший собрал-таки свои динары, еще и Зуле сунул в руки «комиссионные»! Трудно было удержаться от соблазна. И вот теперь – получай…

Что делать? Что сказать устазу? Неделя только началась – и такая неприятность! Хотя бы за месяц поправится?

Зула приседает, прислушивается.

Черные губы Лябес полуоткрыты – из них вырываются хрипы, слова, а вместе с ними течет и розовая слюна. Зула вливает в этот бесформенный провал чай, хотя прекрасно понимает – это лишнее. Уже лишнее.

Лябес шевелит пересохшими губами, в бессмысленном напряжении поднимает брови – пытается глотнуть. Смотреть на это жутко и неприятно. Зула отводит взгляд. Лябес захлебывается, ее трясет от кашля. Зула начинает распевать длинную молитву.

Лябес открывает глаза. Может, полегчало? Может, пронесет – ведь Абу не умирает? Зула молится громче.

Взгляд Лябес как будто обретает осмысленность – велика сила Аллаха!

Но – нет, это длится лишь мгновение, во время которого Лябес произносит одно – и, наконец, единственное немного понятное Зуле слово. На всех языках оно произносится почти одинаково.

«Мама…» – выдыхает Лябес. А уже потом черная кровь течет из ее горла…

* * *

…Марта вспоминала, с какого приключения начался месяц. Даже не с приключения – скорее с жажды приключений, с предчувствия. С белой сумочки и белого сарафана… С того момента, когда, стоя на перекрестке, она вдруг подумала: «Сегодня мой день». И не ошиблась.

Жизнь сделала крутой поворот, и теперь можно было сказать: здесь все мое – солнце, воздух, наполненный запахами и звуками, город, цветы, деревья, весь мир. Но где-то в глубине, под слоями всего этого богатства, все же шевелилась неприятная мысль о том, что она бросила дело какой-то незнакомой девушки на полпути, даже – в самом начале.

Люди все же большие эгоисты: когда нечего делать – всегда готовы броситься на помощь, сочувствовать, охать над чужой бедой, а стоит лишь закружиться на веселой карусели своих собственных чувств, как чужие проблемы тут же уходят в небытие, стираются из памяти, как будто их и не было. Значит, выходит, несчастным могут помочь только несчастные?

Эта мысль неприятно поразила Марту. Она вспомнила, как зачем-то поехала в ту деревню, разыскала мать девушки и наверняка внесла в ее сердце смятение и тревогу. И что теперь? Теперь она счастливая, успешная, спокойная, ей есть чем заняться – например, собираться в путешествие, покупать купальник, солнцезащитные кремы и новые босоножки. Остальное, как говорится, – «по барабану»: так, развлечение на пустом месте. От «нечего делать», как, собственно, и водительские курсы, о которых она тоже забыла…

Марта посмотрела на бумажку, оставшуюся лежать на столе, – «Каштановая, 7…» – адрес, который раздобыл Дмитрий, и ей снова стало обидно. Зачем она впутала его в эту странную историю!

«Надо как-то расставить все точки над «і»…» – подумала Марта.

Ей пришло в голову, что стоило бы просто подъехать к этому назойливому ревнивцу, пока ее не опередил Дмитрий и не причинил себе каких-нибудь неприятностей, ведь, несмотря на его мышцы, Сергей все же выглядел гораздо сильнее!

До прихода Дмитрия – а он теперь всегда после работы приезжал к ней – оставалось несколько часов. Марта собралась и, уже не раздумывая над тем, правильно ли поступает, поехала по адресу, указанному на бумажке.

По пути она решила, что уже на месте разберется, уместна ли эта поездка, или она для успокоения совести просто покрутится возле дома.

Как карта ляжет, решила Марта.

Дом на Каштановой стоял в окружении забегаловок. В них торговали сомнительным пивом и разливали крепкие напитки – поэтому и публика была соответствующей. Но дом и двор просматривались довольно хорошо, к тому же, усевшись за столиком, можно было не привлекать к себе внимания жителей.

Марта так и сделала, хотя ей пришлось купить каких-то чипсов, таких же сомнительных, как и разбавленное мутно-желтое пиво на разлив.

Она села, надела черные очки и развернула газету – точно так, как показывали в кино «про шпионов».

Просидев так с полчаса, Марта заскучала, считая свой поступок бессмысленным. Можно было бы просто подняться на нужный этаж, позвонить в дверь и заставить Сергея рассказать правду. Но чем больше она сидела, тем меньше смысла видела во всей этой истории. А идти домой к какому-то неизвестному человеку было неприятно, к тому же, как предостерегал Дмитрий, – опасно. А если он шизофреник или психопат? И что она должна выяснить? Не виноват ли он сам в исчезновении своей «бывшей»? Разве он скажет правду?

Жаркий август медленно сходил на нет, в тени уже веяло прохладой. Газету Марта перелистала несколько раз и на нее уже начали обращать внимание завсегдатаи пивнушки. Что она здесь высиживает?

Жители дома заходили и выходили: сначала в основном это были бабушки с внуками, подростки, которые проводили каникулы дома, и молодые мамы с колясками, чуть позже – пошли «первые ласточки», которые возвращались с работы, а из дома начали выползать в вечернюю прохладу ошалевшие от просмотренных за день телесериалов домохозяйки. У подъезда парковались машины. Жизнь двора оживилась. Одна Марта сидела, окаменев в своем упрямстве.

К дому подъехало такси.

Марта совсем не удивилась, когда из машины показалась голова ее недавнего знакомого – она так устала от этого тупого наблюдения, что приезд Сергея в собственный дом не вызывал у нее никаких эмоций, возникших у нее в самом начале этой игры.