Одолеть темноту - Ирэн Роздобудько

Возможно, это потому, что ее веки плотно закрыты?

Но Марта боится открывать глаза – не хочет, ничего не хочет видеть. Не хочет видеть света.

Глаза болят.

Болит голова. Будто в тисках. И дышать тяжело.

Но Марта не хочет знать, что с ней, где она и почему так давит в висках, главное – не раскрывать глаза.

Просто лежать.

Не думать.

Не вспоминать.

Видеть только тьму.

Ничего не видеть…

Плавать во мраке и ни о чем не знать, не подпускать к мозгу ничего, кроме тьмы. Даже если ее зарыли живьем, даже если это – летаргический сон, клиническая смерть, кома, паралич – неважно, она не хочет ничего знать, чувствовать и видеть.

Ей достаточно видения, запечатленного радужной оболочкой, – так, как это бывает в последнем взгляде покойника: лицо того, кому она улыбается, вздрагивает, как отраженное в воде или в кривом зеркале, рот превращается в черную пропасть, глаза едва не вываливаются из орбит, наливаются кровью. Все это происходит под музыку, которая доносится из кармана. Под утонченное адажио Альбинони, которым она «дирижирует» одним нажатием кнопки вызова…

Это длится мгновение.

Потом наступает тьма.

– Она пришла в себя? – слышит Марта голоса над собой.

– Кажется, да… Но ее сейчас лучше не беспокоить.

– А что показали анализы?

– Сотрясение мозга. Но обошлось без кровоизлияния. Если бы такой удар пришелся в висок…

– Чем ее ударили?

– Ее не били. Просто резко повысился сахар в крови – такое бывает от сильного стресса, и она потеряла сознание. А падая, она ударилась головой обо что-то твердое.

– У нее диабет?

– Не думаю. Это не обязательно в таких случаях. Просто какое-то время стóит последить за питанием. А вы – муж?

– М-м-м… Она нас слышит, как вы думаете?

– Уже должна слышать, если не спит.

– А почему у нее почти все время глаза закрыты? Это нормально? Это не кома?

– Молодой человек, кто здесь врач – вы или я? С ней все в порядке.

– Тогда я еще посижу.

– Как хотите…

Марта слышит, как шаги удаляются. Рядом остается только чье-то дыхание.

Если она откроет глаза, оно поглотит, испепелит ее.

Марте хорошо плавать во тьме, она бесконечна…

– Марта… Марта… – раздается над ней вкрадчивый шепот, – Марта, ты меня слышишь? Просыпайся…

Марта шевелится, сжимает в кулаке край одеяла, будто хочет найти кнопку и отключить этот шепот. Чья-то ладонь ложится на ее руку, прекращает это судорожное движение.

– Марта…

Веки дрожат, не слушаются ее. В едва заметную щель пробивается разноцветный болезненный свет – оранжевые интегралы, синие точки, зеленые зигзаги. Сквозь них Марта видит, как над ней склоняется черный силуэт…

Проступает лицо: три черных провала – глаза, рот…

Склоняется ниже.

Марте хочется кричать, отбиваться, оттолкнуть. Но сил нет. Она лишь стонет. Лицо колышется, как тогда, в последний момент перед тьмой. Но уже наступает свет – и никуда от этого не денешься.

Обманчивый свет.

Лицо склоняется еще ниже – нет, это не то лицо, рассуждает Марта. Не то. Другое. Уголки глаз опущены вниз.

Странные глаза. «Египетские»…

Смотрят ласково, взволнованно.

– Марта…

Лицо наконец прекращает колыхаться – или это ее зрение медленно фокусируется, глаза привыкают к свету?

– Это я, Сергей…

Теперь Марта узнает.

– Все будет хорошо, – говорит он.

Марта пытается разомкнуть губы, но они слиплись, будто намазаны медом. И слова теряются, выходят из них, как воздух из дырявого детского мячика:

– Где… я?.. Что… произошло?..

– В больнице, – торопится рассказать он, пока она опять не ушла в темноту. – Это был удар. Просто сильный удар. – Сергей колеблется и добавляет: – Ты потеряла сознание, упала и ударилась головой.

– Что… с ним?

– Я не успел… Он… – Сергей украдкой бросает взгляд на дверь, не идет ли врач или медсестра, которые просили не беспокоить больную, и колеблется.

– Го…во…ри… – приказывает Марта.

– Он прыгнул в окно. Его больше нет… Не бойся.

Марта отводит взгляд, все снова всплывает и двоится в глазах: разве она боялась?

Не успела.

– Кто… он? – снова спрашивает она.

– Вербовщик, дилер…

– Кто-о-о?

– Торговец людьми, – серьезно отвечает он, но, увидев тревогу в ее глазах, добавляет: – Тебе надо отдыхать. Я потом все расскажу…

– А Зоя?.. – пытается продолжить разговор она.

– С ней все в порядке. Я разыскал ее, она мне все и рассказала… Она случайно узнала, накануне отъезда… Все было так же, как и с тобой…

– Теперь вы поженитесь… – то ли констатирует, то ли спрашивает Марта, чувствуя невыносимую усталость.

– Вряд ли… – говорит он и встает со стула. – Сейчас можешь спать… Все позади. А я приду еще завтра.

Он наконец улыбается и добавляет:

– Что тебе принести?

– А-пель-си-ны… – говорит она и впадает в глубокий сон.

«Сегодня пошел снег… Он падает и падает. Его так много – тихого белого снега. Такого тихого, что все переходят на шепот, даже собак не слышно – тоже притихли. В окно видно, как светится под фонарями вся зона – каким-то голубым светом, а бараки на синем фоне напоминают новогодние светильники, в которых полыхают свечи. Кажется, что попал в сказку о гномах. Вечернее возвращение из столовой действительно напоминает шествие жителей подземельного царства – под сотней ног ритмично скрипит снег, свет фонарей высвечивает серые платки и фуфайки: гномы молчаливой цепочкой возвращаются в свои пещеры.

Я жду момента, когда все улягутся, стихнет шум, и тогда я буду смотреть вверх – в окно. Я любуюсь густым белым свечением и знаю, что утром площадь перед бараком снова будет ровной, нетронутой, как поверхность налитого в кружку молока с пенкой. Будто ее не топтали, не заплевывали, не замусоривали окурками. Удивительная способность снега – не помнить зла и поглощать всю дневную грязь. На это способна только природа. Люди так не могут.

Зимой лучше думается, чем осенью или летом. И ночи длиннее. Хотя вставать в полной темноте гораздо труднее. Лезть под кран с ледяной водой, надевать на себя все, что есть под рукой, стоять на поверке в дырявых валенках. Бр-р-р.