Генрих IV - Василий Балакин

Король Наваррский хотя открыто и не перечил Карлу IX, повел более тонкую игру, заявив, что ему требуется время, дабы его наставили в католической вере. Все знали, что он в этом ничуть не нуждается, но просьбу его все же уважили, дав ему в наставники бывшего протестантского проповедника из Орлеана, обратившегося в католицизм после Варфоломеевской ночи, искренность покаяния которого резонно вызывала сомнение. Официальное отречение Генриха Наваррского состоялось 26 сентября 1572 года, а спустя три дня он присутствовал на мессе по случаю собрания капитула ордена Святого Михаила, как уже бывало однажды, еще при жизни его отца Антуана Бурбона. Наблюдавшая за этим Екатерина Медичи не в силах была скрыть ироническую улыбку, решив отныне держать зятя при дворе на положении пленника. Королева-мать надеялась, что он, пройдя через ужасы Варфоломеевской ночи, будет послушен и послужит противовесом вновь обретшим политический вес Гизам.

Достигла ли своей цели эта «постыдная кровавая баня» (по выражению императора Максимилиана I, тестя Карла IX)? Соответствующие приказы, довольно противоречивые по своему смыслу, отправленные губернаторам провинций, не были надлежащим образом исполнены, хотя в ряде городов (Тулуза, Руан, Бурж, Лион) жители последовали примеру парижан, устроив у себя резню гугенотов. Разброс сведений о числе жертв чрезвычайно широк, от пятнадцати до шестидесяти тысяч. Видимо, общее число погибших в дни и недели после Варфоломеевской ночи не превышает двадцати тысяч человек, включая Париж, где число жертв насчитывало от двух до шести тысяч. Колиньи погиб, король Наваррский и принц Конце оказались пленниками в Лувре, но многим предводителям гугенотов удалось ускользнуть. Более того, немало католиков из числа умеренных под впечатлением от случившегося перешло в протестантизм. Гугенотская партия, пережив нанесенный ей жестокий удар, вновь собралась с силами, воодушевившись ненавистью к коварному противнику. Зато репутация католической партии потерпела непоправимый ущерб. Маршал Таванн однажды заметил: «Дело сделано, опасность миновала, но пролитая кровь продолжает тревожить совесть».

Что касается Екатерины Медичи, то она вновь обрела власть над своим злосчастным сыном, избавившись от Колиньи, но зато, сама того не желая, сделала Гиза своего рода королем Парижа, подняв его авторитет среди католиков на небывалую прежде высоту. Придет время, когда он будет представлять для трона такую угрозу, какая никогда не исходила от бедняги Колиньи. Достойного противовеса «господам лотарингцам» теперь не было (Генрих Наваррский не в счет). Королева-мать собственноручно нарушила политическое равновесие, которое ей с таким трудом удавалось поддерживать.

Более чем трехлетний период, когда Генрих Наваррский оставался на положении пленника у Екатерины Медичи, был одним из наиболее интересных в его жизни, богатым романтическими приключениями. В эти годы завершилось формирование характера Генриха, все основные черты которого сохранятся до конца его дней.

Кровавая резня в Варфоломеевскую ночь сделала Екатерину Медичи в глазах Европы поборницей католицизма, хотя в действительности эта расчетливая флорентийка, достаточно индифферентная в вопросах веры, мстила лишь за свои личные обиды. Однако папа Григорий XIII (инициатор введения календаря, носящего его имя) весьма некстати выразил свое полное одобрение резни гугенотов, распорядившись петь гимн «Te Deum» («Тебя, Господи, славим»), музыку к которому на слова Амвросия Медиоланского специально по этому случаю написал Палестрина, и отчеканить памятную медаль работы знаменитого скульптора Вазари, а также удостоил Екатерину Медичи послания с личными поздравлениями.

Хотя далеко не все католические государи одобрили кровопролитие Варфоломеевской ночи, им нелегко было открыто дистанцироваться от действий французской короны. Отныне Екатерина Медичи стала заложницей собственной политики, сознавая при этом полную бесполезность брака Генриха Наваррского с ее дочерью. Этот брак по расчету имел своей целью обезоружить протестантов, но теперь, когда король Наваррский публично отрекся, он не имел никакого смысла. С присущей ей беззастенчивостью она предложила Маргарите аннулировать брак, однако та отказалась. Хотя Маргарита и не любила Генриха, между ними установились дружеские отношения. Это замужество давало ей определенные преимущества, а кроме того, не исключено, что она прониклась сочувствием к унижению своего супруга, которого принудили не только отречься от его веры, но и присутствовать на мессе по случаю очередной годовщины учреждения ордена Святого Михаила, а спустя неделю, 3 октября 1572 года, просить папу «снисходительно открыть» ему свои объятия и вновь принять его в лоно веры, в коей он был крещен. Вдобавок ко всему 16 октября Генрих Наваррский был вынужден подписать эдикт, согласно которому в Беарне восстанавливался католический культ и изгонялись протестантские проповедники, а его королевство, фактически отнятое у него, было отдано под управление графа де Грамона.

Трудно найти верное определение личности Маргариты Валуа. Достаточно образованная, она обладала умом скорее изощренным, нежели глубоким и проницательным. Отличительной ее чертой была склонность к интригам. Она — в большей мере Медичи, нежели Валуа. При этом, не обладая политическим талантом, волей и упорством своей матери, она в полной мере была наделена ее предрасположенностью к лицемерию и коварству. Внешне достаточно привлекательная, она все же не обладала той красотой, которую неумеренно превозносил Брантом — достаточно посмотреть на ее портреты. Ее сильной стороной было то, что она знала свет, не лезла за словом в карман и великолепно танцевала. Но что особенно привлекало в ней мужчин, так это чувственность ее натуры. Злые языки при дворе утверждали, что она лишилась невинности в 11 лет, что братья, герцоги Анжуйский и Алансонский, пользовались ее благосклонностью еще до герцога Гиза и многих других. Несомненно то, что она не противилась страстному желанию и слыла большой искусницей в любовных утехах. Генрих Наваррский был слишком прост для нее, и к тому же от него, как она, не стесняясь, говорила, разило козлом, тогда как сама она любила тонкие ароматы. Вполне вероятно, что поначалу Генриху было весьма лестно оказаться в постели с этой принцессой, его ослеплял блеск изысканной роскоши, однако он быстро понял, что в жены ему досталось тело без души и сердца. Он никогда не смог бы полюбить эту женщину, тем более что Варфоломеевская ночь окрасила их бракосочетание кровью. Впрочем, Маргарита ни на что не обижалась, как и прежде предаваясь «свободной любви» и предоставляя супругу полную свободу в общении с придворными красотками. Они, что называется, оставались друзьями и даже делились друг с другом впечатлениями от своих любовных похождений. Генрих многому научился у своей супруги, весьма искушенной не только в науке любви, но и в придворных интригах.

Тем временем Карл IX угасал на глазах. В неравной борьбе со своей болезнью он доводил себя до полного изнеможения, проводя по 12–14 часов в седле, гоняясь по лесам за оленями. Он мог по три дня пропадать на охоте, чтобы не видеть королеву-мать и особенно своего брата, герцога Анжуйского, пристально следившего за развитием его болезни и с нетерпением дожидавшегося его кончины.