Тяжесть венца - Симона Вилар

– Теперь вы принадлежите мне, Анна Невиль!

– Да, мой господин.

Ее слова выражали полную покорность, но в голосе звучал такой вызов, что Ричард на мгновение опешил.

– Я могу с вами сделать все, что захочу!

– Что же, если вас утешает подобная мысль, – Бог вам судья.

Тогда герцог улыбнулся. В его улыбке промелькнуло нечто хищное, но Анна вдруг с удивлением отметила, что сейчас Ричард в чем-то напоминает ее отца.

– Из вас выйдет прекрасная супруга, – сказал он.

Она дернула головой. Волосы упали на глаза, и Анна перестала видеть лицо Ричарда, но почувствовала, что его рука скользнула по плечу, груди, сжала ее так, что ей стало больно.

Герцог вдруг резко отстранился и задул свечу.

– Я не хочу оскорблять ваше целомудрие, миледи.

В полумраке слабо рдели уголья в жаровне. Анна отвернулась, слыша, как за ее спиной сбрасывает одежду Глостер. Бог мой! Она неожиданно поняла, что он стесняется ее, не хочет, чтобы она видела его увечное тело. Смутная жалость погасила раздражение. Она молча разделась и легла.

Он взял ее сразу. Она покорилась молча, беспрекословно снеся все, и лишь глаза ее оставались все время открытыми, а руки покорно лежали вдоль тела. Однако, когда все кончилось, и Ричард, взбив подушку, отвернулся от нее и уснул, она, как ни кусала губы, не могла подавить невольных всхлипов, и через минуту-другую уже задыхалась от рыданий.

Это было чудовищно! Она испытывала отвращение и боль. Даже Эд Ланкастер не был с нею так груб. Она чувствовала себя оскверненной, словно ее тело подвергли поруганию. При одной мысли, что так будет всегда, ее охватывал ужас.

Ей не сразу удалось успокоиться. Она взглянула на лежавшего рядом с нею мужчину, чья голова с разметавшимися черными волосами отчетливо выделялась на светлой подушке. Анна услышала его ровное дыхание и испытала некоторое облегчение. Ей не хотелось, чтобы Ричард знал об этих слезах.

«Зачем он твердил, что любит меня?» – подумала она. Сейчас ей казалось невероятным, что этот человек, который взял ее, словно шлюху с панели, и тут же позабыл о ее существовании, мог испытывать к ней какие-либо чувства.

Она долго лежала без сна, вглядываясь в еле различимый в багровом сумраке жаровен полог над головой. Где-то в углу завел свою песнь сверчок, и его трели подействовали на нее умиротворяюще. В конце концов она решила, что, пожалуй, готова смириться с тем, что произошло. Меж ними не было любви, не было и нежности, и страсти. Оставались лишь супружеские обязанности. Что ж, по крайней мере, даже принадлежа другому, она может сознавать, что не изменила Филипу.

О, Филип!

Она так отчетливо видела его синие глаза, слегка ироничную улыбку, его сильные руки, нежную прохладную кожу. Она начинала терять разум, едва он ее касался. Порой ее охватывало возбуждение даже тогда, когда она просто наблюдала за ним – как он фехтует, купает коня у излучины ручья или просто легко сбегает по ступеням крепостной стены. Он сразу чувствовал, когда она на него так смотрела, тотчас ловил ее взгляд, глаза его начинали смеяться, он закусывал губу, отворачивался, но через миг снова искал ее глаза. Она знала, что в ее власти даже на расстоянии повелеть ему приблизиться и увести ото всех.

Словно забыв о Ричарде, Анна улыбнулась в темноту и закрыла глаза. Она вспомнила один из их первых визитов в Олнвик к графу Нортумберленду, когда она впервые заметила, что Мод Перси кокетничает с ее мужем. Отвергая знаки внимания капризной графини, Филип смотрел на жену растерянным взглядом. Эта его беспомощность перед куртуазным жеманничаньем Мод Перси показалась Анне прекрасной. Она испытывала невыразимое блаженство оттого, что этот мужчина принадлежит ей безраздельно. И снова одной лишь улыбкой она выманила Филипа из людных покоев, затащила в какой-то закоулок, и вскоре их смех сменился поцелуями, прерывистым дыханием, и она уже ничего не имела против, если пострадает ее бархатное платье.

Она помнила также и маленькое озерцо в лесистых горах, куда Филип любил ходить купаться. Она обычно оставалась на берегу, наблюдая, как он, сильными взмахами рассекая воду, переплывает его или задерживается на середине, ныряет или кружит на месте. Филип любил плавать, а вот ее так и не смог научить. Она боялась воды, ее пугали колючие водоросли, касавшиеся ее обнаженной кожи, темная глубина. Филип тащил ее подальше от берега, но она визжала и цеплялась за него, а если он отходил, звала его, пока он вновь не возвращался к ней. Однажды, когда она вдруг не на шутку рассердилась на него за все эти шутки, он обнял ее сзади и держал так, пока она не прекратила браниться и неожиданно замерла, пораженная контрастом между ледяной водой и пылающим телом мужа. Едва она притихла и откинула назад голову, он поднял ее на руки, вынес из воды и уложил среди густых папоротников на берегу. У него были теплые мягкие губы. Он касался ее всегда очень нежно, однако бывали минуты, когда она чувствовала себя столь слабой, растворяющейся в его силе, что ей даже хотелось, чтобы он причинил ей боль. И она подчинилась ему, закинула руки ему на плечи, обвила его, вся подавшись навстречу его мощи, чувствуя, как в ней начинает разгораться столь знакомое тепло, пламенеющий цветок, который становился все жарче и жарче, опаляя ее блаженным ослепительным светом, столь зрячей волной, что она была не в силах подавить невольный стон, всхлип, вскрик…

…Открыв глаза, Анна увидела в сероватом предрассветном сумраке незнакомое лицо склонившегося над нею мужчины. Он наблюдал за ней с интересом и каким-то насмешливым торжеством. Смуглое лицо было покрыто бисеринками пота, черные волосы свисали вдоль щек. Тело, лежавшее на ней, было тяжелым, а под своими руками, обнимавшими его, Анна ощущала сильные мышцы и выпирающий горб.

Ей показалось, что она кричит, но из горла вырвался лишь слабый хрип. Она смотрела на Ричарда широко распахнутыми глазами, пока он не отпустил ее и сел на кровати, все еще разглядывая ее с унизительным любопытством, словно экзотическое животное. Она тотчас натянула до горла одеяло, отодвинулась, прижалась спиной к спинке ложа. Она вся пылала, но еще более унизительным было то, что и Ричард тоже отпрянул, словно испытывая стыд от того, что произошло, отвернулся с такой поспешностью, будто увидел нечто отвратительное. Спустя мгновение он встал и, торопливо опустив за собою полог, начал одеваться.

Анна, сцепив зубы, чтобы не застонать, спрятала лицо в ладони. Ей хотелось выскочить из собственной кожи. Это было нестерпимо. Ей казалось, что Ричард подглядел ее самую сокровенную тайну, и эта тайна вызвала у него лишь омерзение.

Однако, когда он, уже завершив туалет, оттянул полог, лицо его было почти спокойным. Впрочем, это было не так, ибо ей показалось, что герцог еле сдерживается, чтобы не рассмеяться ей в лицо.

– Доброе утро, моя герцогиня!

Он снова стал прежним Ричардом Глостером. От этого Анне, пожалуй, стало немного легче, однако, все еще потрясенная своей капитуляцией, она нашла в себе силы лишь слабо кивнуть.