Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

Это прямо-таки тацитовское зеркало, в которое предлагали поглядеться деградировавшим и изнеженным китайцам, было творением ни кого иного, как того самого евнуха. Скопца, присланного императором Вэнь-ди, вместе с очередной принцессой, в дар грозному шаньюю гуннов Лаошаню вскоре после восхождения Куюка на престол.

Китайская принцесса смирилась со своей судьбой с той же покорностью, но и с тем же достоинством, с каким смирялись со своей судьбой бесчисленные европейские принцессы, принужденные, из соображений государственной пользы и мудрости, пресловутого римского «рацио статус», делить ложе с безумными, страдающими сифилисом или половым бессилием монархами. А вот насильно сосланный к гуннам в ее свите евнух Цунь Хань Юе, ставший, с течением времени, советником могущественного хуннского щаньюя, не мог и не желал смириться со своей судьбой ссыльного. Гневаясь на сославшего его на край света императора Китая, скопец старался вредить ему, как, сколько и чем только мог. Юе начал осуществлять свой коварный план мести ханьскому «Сыну Неба» руками варваров-ху с того, что «научил шаньюевых приближенных завести книги, чтобы по числу обложить податью народ, скот и имущество», писал в «Хунну» Л.Н. Гумилев, со ссылкой на труд Н.Я. (Иакинфа) Бичурина «Собрание сочинений о народах, обитавших с Средней Азии в древние времена».

Вообще следует заметить, что, хотя критика обиженного на судьбу китайского скопца (или, как выражались в древности у нас на Руси – «каженника») в адрес своих соотечественников может показаться преувеличенной и слишком строгой, она, в целом, представляется вполне обоснованной. Аналогичным образом римский историк Публий Корнелий Тацит в своей «Германии» стремился показать своим изнеженным и чересчур приверженным «похотям плоти и гордыне житейской» римским согражданам, в чем и почему германцы-варвары превосходят римлян. И почему они когда-нибудь одержат над римлянами верх. Если, конечно, римляне не образумятся. И не вспомнят о своей исконной, древней доблести. Благодаря которой и смогли, собственно говоря, создать свою «всемирную» державу. Мы упоминаем критику китайцев евнухом Юе еще и по другой причине. Почти все, сказанное им о своих соплеменниках-китайцах, можно было бы отнести и к римлянам, которым пришлось впоследствии столкнуться в собственных пределах с потомками хуннов времен Лаошаня. Параллели между Китайской и Римской империями слишком очевидны, чтобы можно было их не замечать или замалчивать. Кочевой образ жизни, постоянная высокая боеготовность и неприхотливость во всех жизненных потребностях давали гуннам, каждый из которых был воином, кровно заинтересованным в военной победе, обещавшей ему гарантированную часть захваченной у врага добычи, преимущество даже в борьбе с высокоразвитыми государствами. «Мировыми» державами, обладавшими профессиональными армиями, обученными и возглавляемыми умными и опытными полководцами. Централизованными империями, оседлое население которых, однако, развратилось и выродилось, охваченное, в своих высших слоях, безумной похотью, неутолимой жаждой наслаждений и утех, а в низших, задавленных нуждой и даже нищетой – столь же безумной каждодневной борьбой за выживание. В целом же – стало глубоко равнодушным к общему благу, фактически не чувствуя себя причастным к государственным делам и государству, не считая это государство более «своим».

Одновременно с критикой недостатков и слабостей китайцев, проницательный евнух Юе указывал шаньюю Гиюю на исходящую от них опасность: «Численность хуннов… не может сравниться с населеннстью одной китайской области,… но они сильны потому, что имеют одеяние и пищу отличные и не зависят в этом от Китая. Ныне, шаньюй, ты изменяешь обычаи, любишь китайские вещи. Если Китай употребит только одну десятую часть вещей … то (все – В.А.) до единого хунны будут на стороне Дома Хань. Получив от Китая шелковые и бумажные ткани, дерите одежды из них, бегая по колючим растениям, и тем показывайте, что такое одеяние прочностью не дойдет до шерстяного и кожаного одеяния. Получив от Китая съестное, не употребляйте его и тем показывайте, что вы сыр и молоко предпочитаете ему» (Гумилев со ссылкой на Халоуна, Менхен-Хельфена и Бичурина).

Ханьский Китай пережил крайне тяжелые времена постоянных гуннских вторжений в самую глубь «Небесной империи». Времена столь же свободных передвижений «конной нелюди» между китайскими мегаполисами, как если бы хунну, обращавшие на проклятия, посылаемые им вдогонку китайцами со стен и башен своих городов и крепостей, не больше внимания, чем на стрекотание кузнечиков или цикад, и захватившие «великое множество народа, скота и имущества» (Гумилев), кочевали где-нибудь в родной степи. Но вот у ханьского императора появился наконец мудрый советник, сумевший отвратить беду, насланную на Поднебесную сосланным из нее на край света евнухом Юе, в пылу гнева на «неблагодарное отечество», свойственного столь многим ренегатам. Звали этого мудрого советника Чао Цо. В китайских анналах он именовался «высоким предстоятелем семейства наследного принца». Если верить «Историческим запискам» («Ши Цзи») Сыма Цяня, благодаря своим способностям вести полемику, он стал любимцем наследника императорского престола. В семье наследника его прозвали «мешком знаний». Однако сей «высоколобый» интеллектуал вовсе не был «яйцеголовым», оторванным от практической жизни теоретиком.

Напротив, Чао Цо, совершенно не склонный витать в облаках, поставил себе целью исцелить все открытые язвы империи Хань. Он указывал на то, что гуннские войска превосходят китайские, прежде всего, качеством конского состава. Император У-ди сформировал многочисленное конное войско, но, как подчеркивал, в частности, Л.Н. Гумилев, китайская лошадь, малорослая, слабосильная, быстро устающая, тихоходная и маловыносливая, непривычная к горной езде, не способная обходиться скудным подножным кормом, «не могла равняться с крепкой неприхотливой гуннской лошадью».

Ханьские воины были, как правило, отбросами и подонками общества, которых сами китайцы называли «молодыми негодяями». Все мало-мальски «приличные» и «умные» старались, как и римляне поздней имперской эпохи, под любыми предлогами «откосить» от службы «в доблестных рядах». По мнению, изложенному «мешком знаний», в своей памятной записке, «молодые негодяи» не могли равняться с гуннами в способности переносить голод, жажду, холод и жару, песчаные бури или снежные бураны. Несмотря на добротное защитное вооружение (ватные стеганые латы), длинные пики (гуннские копья были короче), дальнобойные луки и многозарядные самострелы-«чо-ко-ну», китайцам удавалось добиваться военных успехов только в полевых сражениях на открытой и равнинной местности. Да и то, обладая не менее чем десятикратным превосходством над хуннской «нелюдью». И при наличии, наряду с конницей, также боевых колесниц и пехоты, вооруженной пиками и мечами. И вдобавок обученной драться в сомкнутых боевых порядках, наподобие греческой и македонской фаланги (к которой, в эпоху Поздней империи, возвратились и римляне).

И потому сам собой напрашивался вывод: гораздо эффективнее побивать варваров руками самих же варваров. К аналогичному выводу со временем пришли, хотя и слишком поздно – на другом краю Евразийского материка – и римляне. В заключение своей памятной записки, поданной им на Высочайшее имя, «мешок знаний», указывал на необходимость незамедлительно призвать на военную службу тысячи варваров, бежавших из родных степей от гуннов-хунну в «Срединное государство». Благодаря своему воспитанию, они с детства обладали теми же выдающими воинскими качествами, что и гунны. Необходимо было лишь снабдить их превосходным китайским оружием и ватными стегаными куртками для защиты от стрел. Вооружить их дальнобойными луками, облачить в доспехи. Назначить им в начальники самых даровитых и усердных китайских офицеров, родом из пограничных областей. Дать этим офицерам в помощь адьютантов из числа варваров, знакомых с их обычаями и воинскими навыками.