Бог. История человечества - Реза Аслан

Евангелие от Иоанна основано на других традициях; в нем имеются уникальные рассказы и приводится совершенно иная хронология жизни Иисуса, включая дни его смерти и воскресения. Синоптики излагают историю Иисуса либо с начала его служения, либо с момента чудотворного рождения. Евангелие от Иоанна начинает историю Иисуса с начала времен.

Однако самое значительное различие между Иоанном и синоптиками в том, что если Матфей, Марк и Лука приводят различные версии, кем же был Иисус (еврейский раввин – Мр. 9:5; царь из колена Давидова – Лук. 19:38; пророк и законоучитель, подобный Моисею – Матф. 2:16–18), то в Евангелии от Иоанна Иисус недвусмысленно назван воплощенным Богом [1].

Это происходит уже в первых строчках Евангелия: «В начале было Слово…». «Слово» – это перевод термина из греческой философии («Логос»), обозначающего разум или логику, но даже эти определения не могут передать его подлинного смысла. Для греков Логос был той рациональной силой, что управляет Вселенной. Иными словами, это божественный разум, вдохновляющий творение. Логос – это то, что имели в виду Ксенофан, Пифагор и Платон, когда говорили о «едином боге» как едином принципе, управляющем всем сущим [2].

Кто бы ни написал Евангелие от Иоанна (это был не апостол Иоанн, который ко времени его написания – около 100 года – уже давно умер), это был грекоязычный гражданин Римской империи, хорошо знакомый с эллинистической философией. И писал он для таких же грекоязычных римских граждан, живущих в эллинистическом мире, поэтому, когда Иоанн начинает свое Евангелие со слова «Логос», он, вполне вероятно, имеет в виду именно то, что подразумевали греческие философы, – первичную силу творения, одушевившую все в мире.

И тут Иоанн совершает нечто неожиданное. Он заявляет, что эта первичная сила – человек. Собственно, основная цель Евангелия от Иоанна – показать, как абстрактная, вечная, божественная суть творения, одновременно отделенная от Бога и единая с Богом, проявилась на земле в образе Иисуса Христа: «И Слово стало плотию и обитало с нами» (Иоан. 1:14).

Итак, Иоанн заявляет, что создатель неба и земли провел тридцать лет на окраине Галилеи, будучи еврейским крестьянином; что единый и единственный Бог пребывал в чреве женщины и был рожден ею; что всеведущий Господь сосал грудь своей матери, ел, спал и испражнялся, как обычный беспомощный младенец; что создатель человечества был воспитан людьми, а в конце своей земной жизни был убит людьми.

«Я и Отец – одно, – заявляет Иисус Иоанну. – Видевший Меня видел Отца» (Иоан. 10:30; 14:9).

Представление о «боге-человеке» не было чем-то новым для древнего Ближнего Востока. Римляне постоянно обожествляли своих императоров после смерти, а порой, как Юлия Цезаря, и прямо во время правления. Из шестидесяти императоров, правивших Римской империей в I–IV веках, обожествлены были тридцать шесть, а также двадцать семь членов их семей. Создавались алтари и храмы с их изображениями, учреждались жреческие коллегии для принесения им жертвоприношений, разрабатывались религиозные церемонии для тех, кто почитал их как богов [3].

На римлян, вероятно, значительное влияние оказали греки, которые нередко обожествляли людей. В греческой теологии никогда не было четкой границы между человеческим и божественным: в великих греческих мифах множество полубогов и героев, которые достигают божественного статуса в награду за службу богам. Александр Македонский считался богом во время правления (336–323 годы до н. э.), как и его отец Филипп II (359–336 годы до н. э.), который даже установил сам себе статую в ряду двенадцати олимпийских богов греческого пантеона [4].

Сами же греки, возможно, переняли эту практику у египтян, которые считали богами своих фараонов. Хотя фараон мог быть живым воплощением любого божества египетского пантеона, теснее всего он был связан с сокологоловым богом Гором. Точнее говоря, Гор вселялся в тело фараона, когда тот сидел на троне. Во время занятий, составляющих суть монаршей деятельности, человеческая природа фараона наполнялась божественностью. Затем после смерти правитель окончательно избавлялся от человеческого и занимал свое место среди звезд как бог, достойный почитания [5].

А на египтян, вполне вероятно, повлияли месопотамские правители. Собственно, представление о божественном царе берет начало в Месопотамии и часто приписывается Саргону Древнему – аккадскому правителю, который ненадолго объединил под своей властью почти всю Месопотамию между 2340 и 2284 годами до н. э. Четвертый царь аккадской династии Саргона, Нарам-Син, создал совершенно новую идеологию царской власти, объявив себя богом и присоединив свое имя Нарам к имени могущественной богини луны Син [6].

Монета Октавиана Августа с надписью CAESAR DIVI F, то есть «Цезарь, сын бога»

© Classical Numismatic Group, Inc.

Как уже говорилось, идея бога-человека – вероятно, самое успешное минимально противоречащее здравому смыслу понятие в истории религии. Собственно, на Ближнем Востоке была лишь одна религия без устойчивой традиции обожествления человеческих существ, и это была религия самого Иисуса – иудаизм.

Мы знаем, что стремление очеловечивать божественное укоренено в наших когнитивных процессах. Но что может побудить общество обожествить человека – почитать его как бога, наделить его божественной речью, божественными знаниями и божественной энергией, молиться ему, обращаться за помощью в этой и последующей жизни?

Не должно удивлять, что очеловечивание божественного и обожествление человеческого – это две стороны одной медали. За первые несколько тысяч лет истории организованной религии – от Гёбекли-Тепе до Греции, когда боги постоянно обретали человеческие свойства и характеристики, казалось совершенно естественным, что они обладают и отчетливо человеческими желанием власти и тягой к доминированию и контролю над другими. Чем чаще богам приписывалась эта мотивация, тем сильнее менялись их взаимоотношения с человечеством, так что боги уже не были тем, чем раньше, – обожествленной природой. Теперь божество стало царем. Божества не просто даровали свет, дождь или иные силы природы, необходимые нам. Теперь они даровали правосудие. Собственными устами они сообщали нам свою волю. Собственными глазами они видели все наши поступки. Собственными руками они сокрушали тех, кто осмеливался бросить им вызов.

Конечно, на самом деле у богов нет ни рта, чтобы говорить, ни глаз, чтобы видеть, ни рук, чтобы сокрушать. Все это – свойства людей, а не богов. Так что представителям богов на земле предоставлялось право говорить за них, вершить правосудие от их имени, поражать их врагов, сосредоточивая в своих человеческих руках ту власть, которую боги требовали себе.

Роль посредников между людьми и богами естественным образом досталась тем, кто правил на земле, – прежде всего царям, фараонам и императорам, но также жрецам и пророкам, мистикам и мессиям. Мы видели, как это происходило в Древней Месопотамии: с консолидацией власти в руках аристократической верхушки та присвоила себе и божественную силу. Как и в Месопотамии, как только появилась необходимость в посреднике между богами и людьми, вскоре возникло и желание обожествлять этих посредников. В конце концов, довольно логично считать, что посредник между богами и людьми тоже имеет божественную или, по крайней мере, полубожественную природу.