Какого цвета ночь? - Светлана Успенская

Именно серферы и открыли полуостров Казантип (в переводе с татарского — «дно котелка»), освоили его, протоптали туда не зарастающую народную тропу.

Значительно позже на полуостров повадились каждое лето приезжать хлипкие рейверы в кислотных одеждах с банданами на головах и с выкрашенными в ядовитые цвета чубами. Они, в отличие от серфингистов, и на своих двоих плохо стояли, а не только на доске. Но это было потом… А в то далекое лето, когда Наташа и Маша сбросили рюкзаки на песчаный берег, там и сям утыканный палатками, выцветшими от соленого ветра, дождей и солнца, все вокруг выглядело довольно диким, первобытным, нетронутым человеком.

Маше показалось, что казантипские берега выглядели очень своеобразно, не похоже на побережье Кавказа или Южный Крым. Небольшие бухты часто заканчивались известняковыми обрывами, сразу переходящими в степь со скудной выжженной растительностью — пыреем, песчаным ячменем и свинороем. Внизу, за полоской песчаного пляжа, по морю были разбросаны глыбы, покрытые ржавыми водорослями, берега врезались в воду горизонтальными мощными пластами. Воздух казался особенным, пахло и морем — солью и водорослями, и степью — полынью, чабрецом, клевером. Под скалами в жаркую погоду манила черными полосами прохладная тень, а в некоторых бухточках под берегами можно было найти питьевую воду. В некоторых заливах, защищенных от моря скалистыми гребнями, даже при сильном ветре всегда тихо, вода кристально-прозрачна даже во время шторма, а по гладкой как зеркало заводи плавали утки, ходили серые цапли, на скалах сидели чайки. Кулики-теркуши, похожие на ласточек, селились в пещерах известняковых обрывов. Дикое прекрасное место!

На следующий день после приезда подруг на Казантип появился Дэн со своей сестрой и еще одним парнем мрачного вида. Их, видно, хорошо знали обитатели береговых палаток — прибывших встретили дружескими приветствиями, объятиями и поцелуями. Маша искоса посматривала на статную фигуру Дэна, болтавшего возле машины со своим приятелем, и делала вид, что не замечает его. Однако ей мучительно хотелось, чтобы он с нею заговорил.

Дэн, несмотря на свое довольно странное прозвище, был обыкновенным русским парнем из города Сочи по имени Даниил. Летом он подрабатывал в прибрежных кафе, дежурил на стоянке, охраняя автомобили, иногда подвизался спасателем при каком-нибудь санатории, а в остальное время, когда курортный сезон заканчивался и начинался мучительный период межсезонья, ни шатко ни валко учился в Сочинском институте курортного дела.

Сестра его, Алла, только что закончила школу и находилась на распутье — что делать? То ли выйти замуж за богатого старого грека, владельца нескольких ресторанов в Адлере, то ли пойти по стопам брата и выучиться курортному делу с перспективой после окончания устроиться в один из пансионатов в качестве массовика-затейника — всю оставшуюся жизнь развлекать праздных курортников. Пока она размышляла, не зная, на что решиться, брат уговорил ее отправиться вместе на Казантип, где будет много молодых парней и ни одного старого и волосатого грека. Парень, который прибыл из Питера и который вроде бы, со слов Дэна, считался потенциальным женихом Аллы, на самом деле в первый раз ее видел.

Дэн поставил свою палатку рядом с палаткой подруг, таким образом давая понять, что девушки находятся под его защитой и протекцией. Он здесь считался если не главным, то одним из самых опытных и уважаемых серфингистов.

Дни протекали однообразно, похожие друг на друга до сладкой тошноты, сливались в одну ослепительную, солнечную ленту, протянутую через ветреную синеву крымского неба. Утром — легкий завтрак из фруктов, принесенных с щелкинского рынка, потом купание, потом тренировка на доске — сначала лишь на берегу, на песке, или в тихих бухтах под присмотром умелого и внимательного инструктора, потом обед из хлеба и фруктов, от которых громко и бурно урчало в животе, а ближе к вечеру — прогулка в колышущуюся травами степь, вечерние посиделки на берегу, костер, шашлык из купленного у местных рыбаков осетра, ночные романтические купания при луне.

Но лучше всего были тренировки с Дэном! Он так галантно поддерживал Машу под руки, показывая, как надо держаться за гик, как «натравливать» парус на ветер, учил, как правильно поднять парус, как подобрать размер паруса в соответствии с ветром (для сильного и порывистого — размером поменьше, а для штиля — побольше). Когда Маша немного осмелела и стала более-менее уверенно держаться на воде, Дэн принялся учить ее всевозможным поворотам (по ветру и против ветра) и искусству лавировки. Хотя у нее от страха сердце выпрыгивало из горла, Маша ни разу не призналась своему инструктору, что ей страшно. Она не умела плавать и боялась, что это прекратит раз и навсегда их занятия. Держаться на воде она могла, лишь шлепая руками по-собачьи, но весь ее расчет был на то, что доска в принципе непотопляема и в крайнем случае за нее можно будет уцепиться руками и таким образом догрести до берега.

Дэн с удовольствием демонстрировал на берегу свою обтянутую блестящим гидрокостюмом великолепную фигуру. Прорезиненное серферское снаряжение, предназначенное для многочасового болтания в холодной воде, удачно подчеркивает выпуклости и «впуклости» любого тела, создавая абсолютную иллюзию наличия кое-чего существенного даже тогда, когда под черной тряпкой ничего нет. Дэн же в нем вообще казался богом, спустившимся на грешную землю.

Так на мысу, обвеваемом норд-остом, среди шепота степных трав, под надзором любопытного ока луны, застывшего над миром, точно к дверному замку исподтишка приник любитель чужих тайн, и начался их роман. Он продолжался ровно два года, порой еле заметно тлея, как угли костра, подернутые пеплом, порой разгораясь и отбрасывая вокруг себя отсветы голубоватого пламени, порой совершенно затухая, невидимый постороннему глазу. Два года они встречались то в Москве, то в Сочи, ездили друг к другу, теша себя неясными иллюзиями и строя несбыточные планы.

Их роман закончился через два года, когда Дэн уехал в Соединенные Штаты к родственникам да там и остался, предпочтя Восточное побережье Тихого океана, где не в диковинку и семиметровые волны, скромным прелестям отечественных побережий. Он обещал Маше звонить, писать, обещал потом и ее перетащить в Штаты — при первой возможности. Но он и не звонил, и не писал, и вообще бесследно исчез из ее жизни, как корабль, вышедший из тихой гавани в открытое море и постепенно слившийся с кромкой горизонта. Вскоре все перипетии двух лет забылись, как неудачный роман, стерся облик Дэна, точно вычищенный ластиком с белой страницы ее памяти. Как жаль, что все на свете быстро кончается, быстро забывается…

Особенно быстро, если использовать для этого наркотики.

У меня была уйма времени, которое я не знала, куда размотать. Если бы я была дома, то сразу же нашлось бы четыре миллиона дел, которые необходимо выполнить не позже чем через секунду, но здесь… Здесь было делать абсолютно нечего! Даже истязать себя мытьем посуды мне не давали.

После завтрака под бдительным оком псевдо-Крупской я вернулась к себе в комнату, включила телевизор, сунула кассету в видеомагнитофон. На экране стали громко стрелять и материться по-американски.