Смута. Том 1 - Ник Перумов

Расскажи, почему и отчего изменил ты государевой присяге?.. Кто тебя на это подбил? Кто всем заправляет? И где командование полка твоего? Где полковой начальник, полковник Чермоев? Где все офицеры?

Названный Кондратом Матвеевым немолодой солдат – хотя какой из него солдат – мужик в солдатской шинели! – вяло взглянул на полковника.

– Ня знаю никакой присяги, – равнодушно ответил он. – Жисть наша бедная, тяжкая, с крапивы на лебеду перебиваемся. Какая тут присяга, господин хороший?

– Как это «никакой присяги»?! – аж подскочил Владимир Зенонович. – Ты чего несёшь?! Пьян, скотина, что ли?!

– А так, – Матвеев не испугался. – Присяга, я так мыслю, когда не только мы, но и нам. Вот мы-то да, и подати, и повинности, а нам что? Народу всё больше, пашни всё меньше, у бар-то, эвон, земли – взглядом не окинуть! А нам, пахарям, – хрен с солью доедать, да и то если соли достать повезёт!..

– Вот же мерзавец какой!

– Спокойнее, Владимир Зенонович, прошу вас, – поморщился Аристов. – Отвечайте на вопросы, рядовой Матвеев. Кто начал мятеж в полку?

– А никто и не начинал, – по-прежнему равнодушно, но не запираясь ответил пленный. – Немцы приехали с Риги. А с города Питера, им навстречу, – агитаторы…

– И полковое начальство не отдало приказ оказывать вторгшемуся в пределы Отечества неприятелю всё возможное сопротивление?! – опять не сдержался Владимир Зенонович.

– Мож, и отдало, а мож, и ни. – Кондрат пожал плечами. – Ня ведаю. Наш батальон запасной был. К нам агитаторы в казармы зашли. И говорить начали.

– А офицеры?

– А не было никого.

– А куда ж они делись?! – не выдержал капитан царскосельских стрелков.

– А у них свои агитаторы сыскались, – уже охотнее пояснил пленный. – Которые за Временное собрание энто агитировали. Ну, чяво, верно всё говорили. Что царей быть не должно, сам народ собой править должен. Это верно, я тебе, господин хороший, и сам скажу: мы в деревне всё миром судим да решаем, как повелось. А те, что на отруба пошли, мироеды эти, чтоб земля их бы не носила…

– Стой! Погоди. Значит, офицеры полка тоже изменили присяге?!

– Ня ведаю, – отвернулся солдат. – То ваши дела, господские. Простому народу до вас дела нет.

– Значит, про присягу ты, раб Божий Кондрат, ничего не помнишь и помнить не хочешь, офицеры, по твоим словам, разбежались, – а кто ж вас сюда, к мосту, в таком случае вывел? Кто командовал?

– Комиссары, – ответил Матвеев. – От Временного собрания, значит, комиссары. И от этих, от большаков.

– Каких ещё «большаков»?!

– Он имеет в виду «большевиков», Владимир Зенонович. Российскую социал-демократическую рабочую партию. Её преобладающая фракция присвоила себе название «большевики». Самые фанатичные и непримиримые.

– Про эсдеков слышал, про этих ваших «большевиков» – нет.

– Боюсь, господа, очень скоро мы только о них и будем слышать… Так, значит, комиссары? Как зовут, кто такие?

– Один наш, псковской, – не стал запираться пленный. – Из городской думы. А другой вот, который от большак… большевиков, он с Питера приехамши. Рабочий человек, руки мозолистые. Боков звать, Тимофей Степанович. Вот он-то лучше всех и говорил.

– И чего же говорил?

– Как чего? – даже удивился Кондрат. – Дык всё про то же! Власть – народу! Землицу – нам, пахарям! Заводы – рабочим!

– Всё то же самое… – пробормотал Аристов.

– Слова простые, но действенные, – нехотя кивнул Яковлев.

– Пустая демагогия всегда зажигательно действовала на чернь, – презрительно бросил Владимир Зенонович.

– А ты меня не черни тут! – вдруг огрызнулся Матвеев. – Видали мы господинчиков таких… во всех видах видали. Всё, кончилось ваше время! Иная жизня-то теперь пойдёт, новая, справедливая!

– Молчать! – вскипел полковник. – Да я тебя, быдло!.. Расстрелять! За измену присяге!

– Владимир Зенонович! Господин Ковалевский!.. – раздалось со всех сторон.

И вдруг:

– Пусть говорит, полковник.

Это произнёс голос сильный, низкий, настоящий бас.

Кто-то из офицеров заполошно вскочил, кто-то вскрикнул: «Господа!..»

В узком проёме бронедвери штабного вагона стоял государь.

Он сменил одежду на простой военный мундир с единственной наградой – Георгиевским крестом, полученным ещё за командование Восточным отрядом в турецкую кампанию. Белая борода расчёсана, и сам император, казалось, приободрился, расправил плечи, распрямился, несмотря на груз пережитого.

– Говори, добрый человек. А вы садитесь, господа, садитесь.

Все так и замерли.

– Садитесь, господа, – с лёгким оттенком раздражения повторил государь. – А ты отвечай, раб Божий.

– А чего отвечать-то, – хрипло отозвался Кондрат, невольно облизнув губы. – Был царь, да весь вышел. Таперича свобода. Таперича заживём. Вот и весь сказ!..

– Куда ж это я, по-твоему, вышел, а? – усмехнулся Александр Александрович.

– А вон ты и вышел! Нет теперь царей! А будет наша, народная, мужичья власть!

– И что ж ты с этой властью делать-то станешь, как тебя, Кондрат Матвеев?

– А что похочу, то и сделаю! Землю первым делом у бар заберем!

– Скажи, Кондрат, а много ль у этих бар той земли? – спокойно осведомился император. – Вот ты откуда родом?

– Здешний я, псковской.

– Ну и есть ли в твоей родной деревне эти самые баре? Отвечай, да правду говори.

– В нашей-то нет…

– А где есть?

– Да вот ближе к Пскову есть! И много!

– А ты знаешь, сколько точно?

– Нет! – отрезал Кондрат. – Только люди сведущие говорят, что землицы маловато только у нас, в Причудье, тут леса да болота, а где пашня-то получше – так всё под барами! Вот у них и отобрать!

– Значит, Кондрат, в твоей родной деревне бар нет и отбирать землю не у кого?

– Как это «не у кого»?! – возмутился пленный. – А мироеды наши, отрубные которые? Кровопийцы, из общины повыходили, землицу себе загребли, хуторов понастроили, а придёшь на бедность муки пригоршню в долг взять – мешок вернуть потребуют! Вот у них и отобрать! Землица – она общая, мужичья, наша! Мир ею управит, по справедливости, а хозявов энтих нам не надобно! Ни бар, ни кулачья!

– Да как ты смеешь, морда!.. – снова вскинулся полковник Ковалевский. – С кем говоришь, забыл, холоп!..

– Пусть говорит, – слегка сдвинул брови император. – Успокойтесь, полковник.

– А я всё сказал, – Кондрат дерзко вскинул голову. – Что, расстрелять прикажешь? Давай, стреляй, в твоей я власти. Ваш сегодня денёк, да только год не кончен.

– Стрелять своих подданных, даже набедокуривших, не в моих правилах, крестьянин Матвеев. Ступай, Кондрат, на все четыре стороны. Ты никого не убил, не ранил. Голову тебе задурили, в прельщение ты впал. Молиться тебе надо, грехи чтобы отпустил Господь… Но – иди. Отпустите его, господа. И других пленных тоже. Негоже русскую православную кровь лить, аки водицу. Слышите? Отпустите его.

Капитан царскосельских стрелков первым оказался возле Матвеева, взял того за здоровый локоть.

– Пошли. И благодари государя, милость Его Ве…