Заложница Морского демона - Анна Шейн

о сделках? Теперь похищения, шантаж... Это не к лицу тебе, Гуннар. Ты должен быть выше этого, а не позорить мое имя!

- Милый... - жена дернула его за руку и заставила замолчать, - вы устали с дороги. Вам нужно отдохнуть, - она обращалась ни то к сыновьям, ни то к их пленницам.

- Мы должны все это переговорить, - вздохнув тяжело, заявил бородач. Супруга заставила его осечься, но, видно, откладывать вопрос на завтра он также не собирался, - вы двое, - он посмотрел на Гуннара, но имел в виду и Ларса, - за мной. Живо.

- А я позабочусь о вас, - мать братьев обратилась к девушкам и распростерла руки, будто собираясь их обнять.

Когда Бианка и Триш осторожно приблизились, она действительно положила руки обеим на плечи.

- Мы отпразднуем возвращение моих сыновей завтра, - пообещала она толпе встречающих, - а пока дадим нашим бравым мореплавателям и гостьям отдохнуть.

Хозяйка форта повела девушек в сторону крепости. Биа двигалась медленно, осторожно, с опаской. И провожатая совершенно ее не подгоняла. В ее взгляде пленница даже видела сочувствие и... Понимание?

Бианка не знала почему, но казалось, эта женщина не понаслышке знает, через что они с Триш сейчас проходят.

Возможно, она заблуждается.

Но сейчас, прямо сейчас, это дарило Бии надежду.

Глава 15 - 1

Хенр, высший ард, хозяин Оплота и отец Гуннара и Ларса, которых сейчас в мыслях называл: «Эти два недоумка», - тяжело плюхнулся на свой стул в величественном главном зале форта.

Это место предназначалось для самых громких пиров, для самых торжественных празднеств, для встречи почтенных гостей и уважаемых подданных. Высокие, в два этажа стены, привыкли к крупным сборищам, длинные витражные окна обычно дарили свет сотням людей, предки, взиравшие на зал со старых гобеленов слушали хохот, песни и торжественные речи.

Хенр не знал, почему решил привести сыновей именно сюда. Величавый зал не был предназначен для шепота и тайн, но, возможно, в этом и крылся весь смысл. В непредназначенной для семейных разборок обстановке Гуннар и Ларс, вероятно, потеряются и скажут всю правду.

Хотя, может, дело было в их отце, и он просто хотел обговорить все перед лицом предков на шпалерах. Их мудрые лики внушали спокойствие.

Как бы то ни было, они уединились в главном зале. Среди сотни пустых стульев, в сумраке, которому в темноту не позволял превратиться лишь цветной свет витражных окон, в тягучей тишине.

Гун и Ларс чувствовали себя восьмилетними мальчишками, которых сейчас будут отчитывать.

Хенр чувствовал себя глубоким стариком, который уж слишком много прожил, чтобы кого-то воспитывать.

И хотя всем участникам это приходилось не по душе - им следовало все обсудить.

- Ну, - после напряженного молчания дознался отец, - что вы двое собираетесь делать?

- Эдвард сейчас в Дубиншофте, - Гуннар вступил в разговор так решительно, будто это был и не разговор вовсе, а его последняя битва, - он проконтролирует действия Майера, поспособствует переговорам. Майер расплатится, а Бианка вернется домой.

- Как вообще до этого дошло, Гуннар? - выговорил отец тихо и посмотрел на старшего сына исподлобья.

Это прозвучало так, будто Хенр спрашивал не о сложившейся сейчас ситуации, а о сделке с Майером в принципе.

Гун оттого оторопел. Отец прекрасно знал, как это случилось и по каким причинам.

Хенр вздрогнул, нервно постучал пальцами по холодному мраморному столу и глубоко задумался. Он и сам понял, как это прозвучало. И испугался.

Ведь этот вопрос не оставлял его, крутился в голове денно и нощно и поддерживал жизнь в глубоко спрятанном, но то и дело напоминающем о себе чувстве вины перед сыном.

За то, что не был рядом, когда тот нуждался в нем больше всего. За то, что был слаб, и вынудил совсем еще юного Гуннара быть сильнее него.

Хенр понимал, что имеет право горевать. Он потерял дочь.

Но он не имел права оставлять Гуна наедине со своей болью. Ведь тот, в конце концов, потерял сестру.

Гарен была его лучшим другом, его поддержкой, той, с кем вместе он вошел в этот мир. И когда ее не стало... У Гуннара появилась причина нарушить закон ардов и заключить с Майером сделку.

Хенр вдруг понял, что так и не набрался смелости и не напас сил заговорить с сыном о случившемся. Искренне, не страшась, признать свои ошибки. В груди заворочалось, зазудело, закололо чувство отвращения к самому себе. Возможно, он уже не молод для новых потрясений, но, во имя предков, он слишком стар, чтобы быть трусом!

И все же страх снова оказался сильнее. Он не сумел заговорить о Гарен.

Но в его доме теперь были посторонние. И находились они здесь против своей воли. Хенр не мог пока переступить через себя и посмотреть в глаза последствию той ужасной трагедии, однако он готов был пойти на многое, лишь бы не дать пострадать кому-то еще.

Смерть Гарен повлекла за собой целую вереницу несчастий, и он знал, что его храбрая благородная дочь это не одобрила бы. И тем более не была бы рада, чтобы за все расплачивались две неповинные девушки.

Только как передать Гуну это соображение? Он выглядел слишком уверенным, слишком непоколебимым в своих действиях.

- Гуннар, - заговорил Хенр как-то вяло, на медленном ходу подбирая слова, - я простил тебе, когда ты заключил сделку. Хотя, видят предки, это далось мне тяжело, - тут он не соврал. Ард сам выступил с предложением отказаться от контактов и договоров с людьми, привлечь на свою стороны остальных было непросто, и вот... Спустя столько лет после долгожданной победы и долгого привыкания к новому ритму жизни, его родной сын ставит все под угрозу. Он убедил себя и других ардов, что Гун совершил ошибку, но сделал это из горя, потому его следует простить. Но как оправдать сына теперь? Именно этот вопрос задал отец, а затем прибавил, - ты провел двух человек через границу, да еще и насильно. Что, по-твоему, я скажу остальным? Как ты предлагаешь с ними объясняться?

- Я предлагаю вовсе с ними не объясняться, - отрезал Гуннар, нахмурившись.

- Ты знаешь, что так не получится. Рано или поздно совет высших узнает...

- К тому времени я уже закончу дело!.. - выкрикнул вдруг Гун. Глаза его округлились, в них показалось отчаяние. Он резко провел ладонью по волосам, приглаживая их, и отвернулся.

Хенр оторопел.