Полый человек - Дэн Симмонс

Уже два года с Бонни, а эта тупая сука Карла ничего не подозревает. Списывает слезы и боли в животе на подростковый возраст. Подростковый возраст! Да здравствует подростковый возраст! Мужчина отсалютовал кому-то невидимому традиционной порцией «Дьюарс». Он всегда заказывал «Дьюарс», и поэтому ему не наливали дешевый виски, который обычно пытаются всучить клиентам баров.

Сегодня еще один особенный вечер. Вечер Бонни. Вечер девочки Бонни. Мужчина рассмеялся и взмахнул рукой, чтобы ему снова наполнили бокал. Конечно, теперь уже не так, как в первый раз. Первый раз… Бархатистая кожа, рыжие волосы на маленьком холмике дочери, груди… тогда еще почти незаметные… и тихий плач в подушку. Его шепот: «Если никому не скажешь, все будет в порядке. Если скажешь, тебя заберут из дома и отправят в приют».

Не так, как в первый раз, но она кое-чему учится… Моя Бонни… Моя милая Бонни. Сегодня я снова заставлю ее поработать ртом…

Мужчина допил вторую порцию виски, посмотрел на часы и поспешил к выходу из бара, а потом быстрой, но несуетливой походкой двинулся на запад по Шестнадцатой улице. Он был уже рядом с автобусной остановкой, когда из тени за «Гарт Бразерс» появился какой-то пьяница, который направился прямо к нему. Мужчина подался вправо и недовольно посмотрел на пьяного. Поблизости больше никого не было, только они двое, частично скрытые бруствером из травы и бетона на лестнице ниже автобусной остановки.

– С дороги, приятель! – рявкнул мужчина и пренебрежительно махнул рукой, когда пьяный приблизился. У него была всклокоченная светлая борода и безумные глаза за стеклами скрепленных изолентой очков, а одет он был в плащ до пят, несмотря на жару. Пьяница продолжал идти прямо на него.

Мужчина покачал головой и попытался обойти бродягу.

– Торопишься? – Голос пьяного был хриплым и прерывистым, как будто он молчал несколько дней.

– Отвали, – сказал мужчина и повернулся к автобусной остановке.

Внезапно его потащили назад, в тень от лестницы. Он резко обернулся, высвобождая рукав из грязного кулака пьяного.

– Какого хрена…

– Торопишься домой изнасиловать Бонни? – тихо просипел пьяный. – Хочешь сегодня опять сделать с ней это?

Мужчина смотрел на него во все глаза. Челюсть у него отвисла. Струйки пота из-под мышек потекли вниз, пропитывая синюю хлопковую рубашку с воротником на пуговицах.

– Что?

– Ты меня слышал, ублюдок. Мы обо всем знаем. Все знают. Вероятно, полиция тоже знает. Вероятно, прямо сейчас они ждут тебя на твоей кухне, вместе с Карлой, ублюдок.

Мужчина не отрывал взгляда от пьяного, чувствуя, как шок превращается в безумный гнев и начинает пылать яростным напалмом. Кто этот шелудивый козел… Как он… как он узнал… Хотя неважно… Этот «синяк» все равно на шесть дюймов ниже и на восемьдесят фунтов легче. Он прихлопнет этого пьяного козла одной рукой…

– Может, попробуешь убить меня, любитель приставать к детям? – прошептал пьяница. Очень странно, но на лестнице и на тротуаре никого не было. Тени становились длиннее.

– Да, черт возьми, я…

Мужчина умолк, потому что, когда пьяный ухмыльнулся в свою спутанную бороду, пламя его злобы занялось сильнее, а затем вспыхнуло взрывом чистой ненависти. Он сжал кулаки и сделал три шага к бездомному, уговаривая себя быть осторожнее и не прикончить этого ничтожного ублюдка. Однажды он едва не убил парня, когда учился в коллеже. Нужно остановиться, когда пьяный козел перестанет дышать. Но с какой радостью он пройдется кулаками по этому небритому, грязному лицу…

Когда мужчина бросился на него с кулаками, Джереми Бремен отступил на шаг, сунул руку под плащ, достал кусок доски и замахнулся – этот удар слева позволил ему заработать 28,7 процента хитов на бите в последний год, когда он входил в команду колледжа по бейсболу.

В последнюю секунду мужчина поднял руки, пытаясь защитить лицо. Бремен обрушил длинный отрезок доски на эти руки, а затем, когда его противник упал на ступеньки, – на его плечи.

Мужчина что-то прорычал и, шатаясь, поднялся на ноги. Джереми ударил его в солнечное сплетение, и тот согнулся пополам. Следующий удар пришелся по затылку, после чего насильник, нелепо дергаясь, покатился по ступеням.

На автобусной остановке кто-то закричал. Бремен не оглядывался. Он подошел ближе, не выпуская из руки трехфутовый отрезок доски, и замахнулся им, как клюшкой для гольфа, – удар пришелся на широко раскрытый рот. Разлетевшиеся по улице зубы блеснули в последних лучах заходящего солнца.

Мужчина сплюнул, сел и поднял руки к лицу.

– Это за Бонни, – сказал, вернее, попытался сказать Джереми сквозь сведенные от ярости челюсти, а потом ударил его концом доски еще раз, теперь в промежность.

Мужчина закричал. От торговых рядов тоже донесся крик.

Бремен шагнул вперед и нанес последний удар, с такой силой, что доска раскололась. Его противник повалился ничком. Джереми размахнулся и пнул его ногой, всего один раз, представив, что его промежность – это футбольный мяч в превосходной позиции для завершающего удара.

Где-то поблизости, в районе Лаример-стрит, завыла сирена, но тут же смолкла. Джереми попятился, выпустил из грязных пальцев обломок доски, взглянул на всхлипывающего мужчину, повернулся и побежал.

Сзади послышались крики и топот ног – за ним гнались по меньшей мере двое.

В развевающемся плаще, с выпученными глазами – они были похожи на белки вареных яиц, вставленные в почерневшее от грязи лицо, – Бремен бежал к спасительному полумраку железнодорожной эстакады.

Гейл и Джереми хотят ребенка.

Поначалу, во время затянувшегося на год медового месяца, им кажется, что ребенок появится слишком быстро, и Гейл принимает меры против нежелательной беременности – сначала таблетки, а затем диафрагма, когда появляются сомнения насчет побочных эффектов. Через восемнадцать месяцев после свадьбы они решают убрать диафрагму и позволить природе действовать своим чередом.

Следующие восемь месяцев Бремены ни о чем не беспокоятся. Любовью они занимаются так же часто и с такой же страстью, как и в первые дни, а ребенок у них не на первом месте. Потом Гейл посещают сомнения. Они поженились уже не слишком молодыми – Джереми было двадцать семь, а ей двадцать пять… Но врач заверяет, что у нее впереди еще десять лет благоприятного репродуктивного возраста. Однако через три года после свадьбы и через неделю после тридцатого дня рождения Джереми – они отпраздновали его игрой в софтбол с друзьями из колледжа – Гейл предлагает показаться специалистам.

Поначалу ее муж удивлен: если Гейл скрывала от него свою тревогу, значит, она может скрыть все, что угодно. Он подозревал, что жена на это способна, но, похоже, недооценивал ее. Летней ночью они лежат в постели рядом друг с другом и во время пауз в разговоре смотрят на полосы лунного света, проникающие в комнату сквозь кружевные занавески, слушают стрекот насекомых и крики ночных птиц за амбаром. И приходят к выводу, что пора обследоваться.