Женщины. Разговор не о мужчинах - Лолита Агамалова

Потому единственный голос, слышимый в мире и порождающий законы его существования, был мужским. Мужчины говорили от лица человека вообще, но, будучи мужчинами, говорили, конечно, о себе, представляя женщину как объект, пустышку, область притязаний и вожделений.

Женщина молчала, ибо ей нечего было сказать, некогда было сказать, незачем. Она всецело подчинялась общечеловеческому, а значит — мужскому опыту. Ведь она не субъектна, и путь к субъектности женщине был заказан. На этом фоне интересно начало модернистских практик ХХ века: таких как, например, «поток сознания», где самими канонами письма обязывалось выведение субъектов.

Только в середине ХХ века женщины стали по‑настоящему говорить, солидаризироваться, и, как следствие, становились субъектами истории, отбрасывая навязанную безымянность получеловека. Но «мужской взгляд» неотступен и продолжает властвовать над умами, и вместе с постиндустриальным развитием получает распространение сексуальная объективация — вместе с сексуальным раскрепощением или, по‑другому, сексуальной революцией, но на деле — вместо нее.

Пока восторженные девушки и юноши встречали, как им казалось, сексуальный рассвет истории, новую эпоху свободной во многих смыслах любви, пытаясь противодействовать мифам, вернуть свою отчужденную ханжеской моралью сексуальность, новая эра капитализма брала на вооружение методы их борьбы. И в итоге все освободительные инициативы — нет, не были подавлены, — они были извращены, и сексуальность, вывернув наизнанку, сделали отчужденной по‑новому.

С того времени все идет по заданному руслу. Весь маркетинг строится на сексуальной объективации женщин: с помощью их обнаженных тел продается все — от бензина до шоколадных конфет; сексуализированные образы распространяются повсюду; реклама кишит двусмысленными слоганами, не позволяя закрепиться женщине обновленной, женщине, становящейся субъектом истории наравне с мужчиной, беспрестанно напоминая миру: она — объект, бери ее, если захочешь; вся ее красота, говорит нам СМИ, — для тебя; вся твоя красота, говорит нам СМИ, — для него. И женщина, оставаясь «вещью в себе», становится «вещью для». И сложно, прогуливаясь ночью по улице, объяснить проходящему мужчине, решившему вдруг, что ты здесь не просто так: мои губы красны в этой ночи исключительно потому, что мои губы красны в этой ночи. И ничего более.

«Мужской взгляд» и миф о красоте разъединяют женщин. Они ввергают их в ситуацию ложной конкуренции за самца, за место под солнцем. Миф «разделяет и властвует», обращая женщин друг против друга, против самих себя. Он заставляет соперничать и обвинять, видеть в каждой женщине конкурентку или критикессу. Миф противопоставляет красоту одной женщины красоте другой, создавая атмосферу постоянного сравнения и оценки. Миф разводит разные поколения женщин по противоположные стороны баррикад, пропагандируя вечную молодость как обязательное условие красоты и заставляя старших женщин завидовать более молодым. Миф порождает внутреннюю мизогинию.

Мизогиния — ненависть по отношению к женщинам, женоненавистничество. Может проявляться в форме дискриминации по признаку пола, принижения женщин, насилия над женщинами или сексуальной объективации женщин.

Мизогиния повсеместно распространена в современной российской действительности: и в повседневной коммуникации, и в визуальном пространстве, в массмедиа или в законопроектах. Тут также работает уже известный нам даблбайнд: утверждается, что в стране достигнуто гендерное равноправие, что мужчины и женщины у нас равны с 1917 года, это закреплено в конституции государства, и тут же говорится, что раз женщины за эти годы не достигли равного положения с мужчинами, то, следовательно, они по природе своей менее состоятельны, хуже, примитивнее, сил у них меньше, ум не развит, достижения не сопоставимы с мужскими.

Таким образом, мизогинию отрицают и одновременно обосновывают. «Вас никто не угнетает, — говорят женщинам мужчины, — но того, что вам дали равные права, вы все равно не оправдываете: посмотрите на себя и на нас, вы нам не конкуренты, что и требовалось доказать, вы не оправдали наших ожиданий». В этом посыле отчетливо звучит не просто самое тривиальное патриархальное презрение (которое на самом деле никуда и не исчезало), но и высокомерная идея о том, что равные права были даны женщинам именно мужчинами — как взрослый делает одолжение и дает ребенку заведомо невыполнимую для него задачу, чтобы показать ему, что он еще маленький. И это является очередным проявлением мизогинии.

Мизогиния вообще свойственна человеческому обществу, где женщина считается существом второго сорта. Убеждение, что женский пол «недотягивает» до мужского, отношение к женщинам как к созданиям преимущественно глупым, слабым или опасным — все это традиционное наполнение российского общественного сознания. Такое отношение к женщинам закреплено в народной мудрости («курица не птица, баба не человек»), в общественных установках (женщина не может быть президентом, генералом, руководителем, академиком и т. п.), во многих книгах, фильмах, в религиозных сочинениях — да в общем‑то во всей культуре. Мизогинные взгляды выражали многие западные философы. Отто Вайнингер в своей книге «Пол и характер» называет «женское» начало человека «ничтожным», лишенным реального существования, сознания и рациональности. Фридрих Ницше связывал высшие формы цивилизации с более жестким контролем над женщинами. Мизогинным является эссе Артура Шопенгауэра «О женщинах», где он заявляет, что «женщина по своей натуре обречена на повиновение», а также что «между мужчинами существует от природы простое равнодушие; между женщинами уже природная враждебность».

Вот эта враждебность, ненависть женщин к женщинам и называется внутренней мизогинией. Подчеркнутое презрение, а то и ненависть к своему полу — это не просто социально‑одобряемая практика, она приносит еще и ощутимые дивиденды. Когда девушка в компании парней слышит шутки о блондинках, то, смеясь над ними, она как бы принимается в компанию парней, становится одного с ними уровня — безусловно, выше осмеянной блондинки. Соглашаясь, что все бабы стервы, женщина как бы исключается из этого круга стерв, типа — она‑не‑такая. Это дает чувство принадлежности к избранному кругу, который стоит практически на одном уровне с мужским, привилегированным, это повышает собственный статус в сравнении с другими женщинами. Негласные установки, что вести себя «как баба» плохо, а «как мужик», наоборот, хорошо, приводят к тому, что у женщин возникает желание дистанцироваться от «тупых телочек» и в целом от своего пола, осуждая «женские» черты.

Женщины регулярно обесценивают переживания других женщин, их увлечения, ценности, мировоззрение. Потому что хотят показать, что они выше этого, что они умнее «телочек». Для этого они транслируют гадкие шуточки про блондинок, женскую логику и обезьяну с гранатой. Такова тактика выживания в «мужском» мире.

Журналистика, кино, литература — это очень сексистские и маскулинные страты. Для того чтобы там преуспеть, абстрактной женщине придется сожрать много говна. Гораздо больше, чем абстрактному мужчине. Чтобы ее уважали подчиненные мужского пола, женщина должна держаться с ними во много раз более жестко, нежели начальник мужчина. Только для того, чтобы ее воспринимали всерьез. От женщины все время ждут, что она оступится. Ей всегда приходится демонстрировать супербойцовские качества и жрать говно. А когда ты жрешь говно, тебе не очень нравится его вкус, поэтому ты выстраиваешь себе психологические защиты, которые позволяют убедить себя, что ты вовсе и не жрешь говно. К тому же ты‑то ведь всего добилась, а вокруг ходят какие‑то жалкие беспомощные женщины. И ты относишься к ним снисходительно или даже презрительно. Ты их не уважаешь. В твоей среде принято их не уважать. Если ты начнешь уважать этих женщин, все увидят, что ты не «баба с яйцами», которую они боятся и уважают, а просто типичная баба. Я не в первый раз замечаю, что взрослые известные женщины, которые чего‑то добились в своей области, не любят феминисток. Их много. Коллективная Татьяна Толстая.