Можжевеловый Холм - Девни Перри

тебя, потому что мне нравится выражение твоего лица после первого укуса. Я готовлю для тебя, потому что лучше я буду готовить для тебя, чем для кого-то другого.

— Что? — у меня отвисла челюсть.

— Я не знаю, какого чёрта я с тобой делаю, женщина.

Мой рот всё ещё был открыт.

Что вполне устраивало Нокса.

Потому что он поднял руки, обхватывая моё лицо. Затем накрыл мои губы своими.

10. НОКС

Я был мужчиной, который помнит лишь несколько поцелуев. Может быть, это было свойственно всем парням.

Но я мог с ясностью вспомнить только три.

Мой первый. Это было летом перед первым годом средней школы с девушкой — как её звали? — на летней ярмарке. Потом был случай, когда я поцеловал одну из подруг Лайлы, когда она пришла к нам с ночёвкой. Запомнилось это не из-за самого поцелуя, а потому что папа застал нас целующимися в чулане, а на следующий день заставил меня восемь часов укладывать тюки сена.

А потом Джанна. Я помнил поцелуй, который подарил ей перед отъездом из Сан-Франциско.

Последний поцелуй.

После этого они все слились воедино. И женщины тоже. За годы, прошедшие с тех пор, как я вернулся домой в Куинси, я не придавал сексу особого значения. Я спал с туристками — незамысловатые ночи, потому что утром они уезжали из Куинси и легко забывались.

За многие годы никто не оставил следа.

До Мемфис.

Я провёл рукой по губам, всё ещё ощущая её губы с прошлой ночи. Её сладкий вкус, смешанный с солёными слезами, оставался на моем языке.

— Чёрт возьми, — о чём я, блять, думал? Это была Мемфис. Не было ни одной спокойной минуты, проведённой с ней. Но, чёрт возьми, когда она открыла дверь вчера вечером, вся в слезах, с поднятым подбородком, бесконечно красивая, я отключил рациональную часть своего мозга и сказал: «К чёрту».

Её рот был раем. Тёплый и влажный. Её губы гребаная мечта. Мягкие, но полные. Сначала она колебалась, вероятно, была шокирована, но потом она растворилась во мне и доказала, что знает, как пользоваться языком.

Мысли об этом порочном рте не давали мне спать почти всю ночь.

Искушение почти одолело меня. Но вместо того, чтобы толкнуть её внутрь и отнести в постель, я отстранился и вернулся к себе домой, где холодный душ немного охладил желание в моих венах.

Я жаждал её больше, чем кого-либо за долгое, долгое время. И это пугало меня до смерти.

Если всё закончится плохо, она съедет и куда? В квартиру у бара? Или, что ещё хуже, в другой город? Я не хотел быть тем парнем, который вынудит её бежать из Монтаны обратно к её гребаной семье в Нью-Йорке.

Вчерашний снег покрыл землю. Подъездная дорожка была девственно белой, за исключением двух дорожек, ведущих от гаража вниз по дороге. Мемфис уже уехала, чтобы отвезти Дрейка в детский сад и отправиться в отель. По правде, я тоже должен был уже уехать. Было много работы.

Но я стоял у окна в своей спальне и смотрел на свой лофт.

Нет, не на свой. Он принадлежал ей. Этот лофт всегда будет принадлежать Мемфис, даже после её отъезда.

Нам было о чем поговорить. В будущем нас с Мемфис ждал долгий разговор, в основном о том, что она считала себя благотворительностью. Скоро я разберусь с этой ерундой. Нам нужно было поговорить о поцелуе. Чего она хотела.

Чего хотел я.

Чего, чёрт возьми, я хотел?

Её. Но всё было не так просто. Не с Дрейком.

Поскольку постояльцев в отеле было мало, это будет тихий день в «Наклз». По средам Лайла приносила выпечку из кофейни на завтрак для гостей. Скип был там этим утром, чтобы приготовить яичницу, ветчину и бекон. Работа были неизбежна, но, когда я наконец оторвался от окна и направился к своему грузовику, я не собирался ехать в город.

Я направился на ранчо.

Возможно, теперь это было место Гриффина. Оно всегда будет принадлежать маме и папе. Но ранчо было и моим тоже. Оно принадлежало нашим сердцам.

На заснеженном лугу лежал ряд сена, а вокруг него пасся скот. Логотип «Иден» на их рёбрах — буква «И» с изгибом в форме полозьев кресла-качалки под ним — вызывало у меня чувство гордости за достижения моей семьи. Проезжая через закрытую арку, я всегда расслаблял плечи.

Дом мамы и папы был центром ранчо. Их бревенчатый дом окружали мастерская и конюшня. В амбаре тоже был лофт, вдохновивший меня на создание собственного, и дядя Бриггс только что переехал туда.

Матео предложил это помещение, чтобы Бриггс мог быть ближе к нашим родителям в надежде, что они смогут контролировать его слабоумие. Тем временем Мэтти занял домик Бриггса в горах.

Так нас воспитывали. Мы присматривали друг за другом.

Когда я подъехал, из амбара вышли двое наёмников, оба в куртках «Carhartt4» и «Stetson5». Они забрались в грузовик с эмблемой «Иден» сбоку на двери. Я помахал им рукой, когда они выехали со стоянки и направились по гравийной дороге, петляющей через луга и деревья к дому Гриффина.

Снег на мамином Кадиллаке уже таял под ярким утренним солнцем. К середине дня он весь сойдёт. Эта буря была лишь предвестником того, что должно произойти.

Я припарковался рядом с папиным грузовиком и поднялся по ступенькам на крыльцо. Не успел я постучать, как дверь открылась.

— Доброе утро, сынок, — папа улыбнулся. Его очки сидели на носу, а в руке он держал чашку кофе.

— Привет, папа. Ты уходишь?

— Нет, — он протянул мне кружку. — Видел, как ты ехал по дороге.

— Спасибо, — я взял кофе в левую руку, чтобы поздороваться с ним правой.

— Заходи. Твоя мама на кухне с, цитирую: «большим количеством проклятых яблок из морозилки».

Я засмеялся и последовал за ним внутрь, где дом был наполнен ароматом корицы и сахара.

— Похоже, мне лучше проверить её.

— Я прячусь в офисе. Найди меня перед тем, как уйти. Я бы хотел поговорить об отеле. Посмотрим, не думал ли ты о том, чтобы взять его в управление.

— Нет.

Его улыбка померкла.

— Мне бы очень хотелось узнать, о чём ты думаешь.

— Я знаю, — я потёр челюсть. — Дай мне ещё несколько недель. Пережить День благодарения.

— Конечно, — он вздохнул. — Я не хочу давить на тебя. Я просто хочу составить план.

— Понятно.

Он одарил меня небольшой улыбкой, а затем удалился в свой кабинет.

«Элоиза» была частью этой