Фантазии мужчины средних лет - Анатолий Тосс

Например, на улице я ловил себя на мысли, что внимательно оглядываю прохожих, пытаясь по привычке определить их половую разновидность. И, надо сказать, иногда я узнавал признаки то химика, то энергетика, то пчелки, то троглодита. Неявные признаки, неразвитые, плохо выраженные, но все же… Хотя подойти, разговориться, поинтересоваться я так и не решился. В общем, голова плыла от всей этой бестолковщины. К тому же надо было заново привыкать к холостой, самостоятельной жизни – оказалось, за время жизни с Аркадией я частично утратил навык индивидуального выживания. Ночью мне снились глубокие энергазмы, настолько обостренные, что я просыпался в поту и с пересохшим от долгих тяжелых вздохов горлом.

Но постепенно жизнь начала входить в привычное русло. Я обвыкся, снова подстроился к одиночному существованию, даже пристрастился к нему. Отнес свой роман (тот, который закончил перед трансформацией в многополый мир) в издательство, он им понравился, через какой-то месяц свежеиспеченные кирпичики бумажной книги уже лежали на самых привлекательных местах в книжных магазинах. Иногда я заходил в магазин «Москва» и, прячась за стеллажами, с вожделением наблюдал, как стопка моих книг уменьшалась буквально на глазах. Директор издательства сам позвонил мне и, озвучив впечатляющие цифры продаж, попросил поскорее засесть за новый роман.

К довершению всего Люба тоже не забывала меня – в конце концов, кому еще она могла без утайки, не стесняясь, рассказать обо всех проблемах, возникающих у нее дома с мужем?

Я снова начал общаться со своими старыми, проверенными годами товарищами. Они, привыкшие к моим исчезновениям, каждый раз, когда я писал новую книгу, вновь безоговорочно приняли меня, радуясь, что я возродился из пепла литературного самосожжения. В общем, жизнь входила в прежнее, привычное, вполне устраивающее меня русло.

Однажды ранним субботним вечером я подсел к столику, за которым примостился мой давнишний друг и соратник Саша Рейн. Я не видел его давно и не мог не заметить перемены, происшедшей в его лице. Оно осунулось, помрачнело, из глаз исчез озорной огонек, с губ пропала всегда неунывающая улыбка.

– Саня, – спросил я не без участия, – у тебя все в порядке?

Он махнул рукой, вздохнул, затем добавил усталым, потускневшим голосом:

– Как может быть в порядке? У кого сейчас в порядке? Ты хоть кого-то знаешь, у кого в порядке?

Я, конечно, мог возразить, что у меня самого, похоже, дела не так уж и плохи, но не стал перебивать, наоборот, приготовился слушать Санины откровения.

– Вообще мы все в пропасть катимся, – продолжил Рейн. – Похоже, полная жопа наступила. Я тебе говорю, Апокалипсис просто за углом, за поворотом, весь мир в него со всего разгона упрется в результате. Но мы первые.

– Ты чего так мрачно? – удивился я Саниному пессимизму.

– А ты сам не понимаешь? Все дело в коррупции. Не в денежной даже, не во взятках и откатах, хотя они, конечно, ситуацию не улучшают. И даже не в государственной коррупции. Хотя и она усугубляет. Дело в коррупции идеи. Понимаешь, в глобальных идеях по всем направлениям?

– Ты что, за идеологию? – удивился я. Удивился, потому что знаком был со Рейном давно и знал, что никакой идеологией он никогда не увлекался.

– Нет, конечно, при чем здесь идеология, – успокоил он меня. – Просто идей больше нет. Ни у кого. Ни в чем. А без свежих идей любое общество обречено на загнивание. Ты сам посуди. Ты когда последний раз что-нибудь хорошее по телику смотрел? – Я пожал плечами, я действительно не помнил. – Вот видишь, не крутят по нему ничего хорошего. А кино какое-нибудь запоминающееся видел недавно? Такое, чтобы за душу по-настоящему взяло. – Я снова пожал плечами. – Вот видишь… А все от того, что идеи выродились. От того, что настало время поголовной упрощенки и усредниловки, чтобы всем и каждому одинаково подходило. Я почему о кино, я же в нем всю жизнь варюсь и откровенно тебе заявляю: все, приехали, кранты!

– Прямо уж и кранты? – не поверил я.

– Смотри, у них там, в верхах, теория определилась, как искусство надо делать. И кино, и не только кино, и литературу твою, кстати, в том числе. Книги с инструкциями на эту тему вышли, лекции читаются, у них теперь все по полочкам разложено. – Я придвинулся к Сане, мне и вправду становилось интересно. – Они утверждают, что если по их формулам искусство клепать начнешь, то успех гарантирован.

– Каждому гарантирован? – переспросил я.

– Каждому, кто формулу применит, – подтвердил Саня. – А формула для всех одна и та же.

– Давай, рассказывай формулу, – заинтересовался я разговором.

– Да несложная она совсем. Все дело в конфликтах. Чем больше они на один квадратный метр конфликтов налепят, тем круче результат. Вот они теперь в конфликтности и соревнуются.

– И все? – удивился я.

– Все! Я же говорю, несложная формула.

– А идея как же? – усомнился я. – А фантазия? А оригинальность? А многослойность? А психология, знание жизни, открытие глубин? Мастерство, в конечном счете?!

– Ничего не нужно, – развел руками Саня. – Утрамбовывай все в конфликт и процветай, заодно со своим «искусством».

– Но жизнь не только из конфликтов состоит. Жизнь-то богаче, глубже, сложнее, – запротестовал я.

– А я что говорю… – Саня снова развел руками. – Но кто меня слушает? Мнение художника никого больше не интересует. Идея в том, что зрителю ничего, кроме конфликтов, не интересно, без конфликтов действие, как они говорят, «провисает». Вот они в вечном поиске конфликтов и находятся, даже гипотетических, главное, чтобы раздуть их можно было.

– А что, если они правы? – предположил я.

– Смотри-ка, ты тоже уже подписался. Быстро, однако. Да ты сам посуди, конфликтов ведь ограниченное количество. Даже если их классифицировать по порядку. Смотри, с личной жизнью понятно, там основной конфликт – любовный треугольник. И всякие его разновидности. Он ее. Она другого. Или наоборот: это он другую, а она его. Ну, и все вытекающие последствия типа внебрачных детей, измен и прочих банальностей, в которых мы и без того уже по уши погрязли. И которые такую оскомину набили, что рот вяжет. Сколько можно об одном и том же? Ведь все без исключения сериалы, мелодрамы на одной-единственной идее построены. – Я кивнул, мне нечего было возразить. – А дальше, что остается? Конфликты про бандитские разборки. Или милицейско-полицейские разборки. На этом построена вторая половина фильмов. С вытекающими перестрелками, драками, погонями. Тоже всегда одно и то же. Тошнит уже. Ну, еще небольшая часть рабочих конфликтов и конфликтов между родителями и детьми. И все! Понимаешь, все исчерпано! Больше не о чем говорить, нечего показывать. Поэтому и лепим поделки, которые, как матрешки, одна на другую похожи. И ничего другое нас не интересует. Ни мысли, ни чувств, ни новизны, ни полета, как ты сказал, фантазии.

– Значит, получается, что конфликтов не хватает? Не в смысле их количества, а в смысле их разнообразия.