Егерь: Назад в СССР 2 - Алекс Рудин

анализ сделать...

Женщина молчала, по-прежнему глядя в окно.

— Это ведь несложно — один анализ, — как можно убедительнее продолжил я.

— Мужики! — вдруг сказала женщина. — Мой вот тоже отбрыкивался. Не пойду, говорил, и не уговаривай! И что?

Она посмотрела на меня.

— Что? — спросил я.

— А ничего.

Женщина с трудом наклонилась и достала из ящика стола бланк. Проставила какие-то значки напротив пунктов и протянула бланк мне.

— Медсестре в процедурном отдашь. Скажешь, чтобы результаты принесла мне. Приходи в пятницу, после двух.

— Спасибо, — сказал я, пряча бланк в карман.

Женщина молча махнула полной рукой и отвернулась к окну.

Затем я подкараулил у дверей процедурного кабинета молоденькую медсестру и объяснил ей, что мне нужно. Девушка посмотрела сквозь меня равнодушным взглядом и кивнула.

Но коробка «Вишни в шоколаде», которую мама бережно хранила с Нового года, сделала своё дело. В глазах медсестры появился живой интерес.

— Не перепутайте фамилию, пожалуйста! — попросил я. — Синицын. Я зайду сразу после него и напомню вам. Завтра вы работаете?

— Да, я.

Девушка улыбнулась и спрятала коробку с конфетами в стол.

Да, маму тоже пришлось подключить к операции. Это было несложно. Я объяснил ей, что беспокоюсь о здоровье отца, и она тут же меня поддержала.

Целую неделю мама обстоятельно рассказывала отцу обо всех случаях, когда кому-нибудь из её знакомых, или знакомым знакомых требовалось срочное переливание крови.

— Она две недели пролежала! Уже посинела вся — еле успели!

Отец вздыхал, но терпел.

— А вот у Уваровых был случай! Знакомого жены мотоцикл сбил. Нужна кровь для переливания, а донора не найти! Группа крови неизвестна! Пока анализ делали — он уже...

— Да знаю я свою группу крови! — не выдержал отец.

— А болезни?

— Да тьфу на тебя! Какие болезни?!

— А вот у Семёнкиных был случай...

В общем, мама своего добилась, и отец дал принципиальное согласие на обследование. Тут уже присоединился я, и после недолгих яростных боёв мы назначили день похода в поликлинику.

— Ну, что я говорил? Здоров, как бык!

Отец торжествующе помахал перед моим носом тощей картой, куда участковый врач заносил сведения о его болезнях.

— А вы с матерью заладили — Уваровы да Семёнкины! Возьмите!

Он протянул карту пожилой медсестре, которая скучала в окошке регистратуры. Медсестра нехотя поднялась со стула.

— Вот и отлично, батя!

У меня и в самом деле, отлегло от сердца. Сейчас отец здоров, а за полгода я ещё что-нибудь придумаю. Будет сдавать у меня анализы, как миленький — не отвертится!

— Значит, так, Андрюха! За то, что вы мне все нервы вымотали — с тебя охота! И баня с пивом!

— Да кто же против-то, батя? Приезжай на открытие. Только заранее предупреди, чтобы я лодку для тебя оставил.

— Да я свою привезу, — гордо заявил отец. — На резиновой по камышам удобнее пробираться.

— Ну, как знаешь!

* * *

Собаки привычно заскулили и забегали, когда я подошёл к вольеру. Бросаясь передними лапами на прогибающуюся сетку, они тявкали, недоумённо поглядывая на мои пустые руки.

Я с замиранием сердца отпер замок вольера.

— Ну, идите — побегайте!

Псы, не веря своему счастью, глядели то на меня, то на дверь. Серко решился первым — подбежал и толкнул меня головой в колени. Я сделал шаг в сторону.

— Давай!

Серко вышел из клетки, задрал голову и дрожащими ноздрями втянул утренний воздух. Потом тоненько заскулил и рванул в лес. Бойкий, едва не сбив меня с ног, ринулся за ним. Миг — и собаки исчезли в зарослях орешника, которые окаймляли опушку ближнего ельника.

Поглядев им вслед, я улыбнулся. Каждое живое существо радуется свободе. А лайку вообще нельзя долго держать взаперти. От этого она теряет охотничьи навыки, становится вялым и равнодушным дворовым псом.

Я прикрыл дверцу вольера и пошёл к домику базы. Вынес из прихожей литровые банки с синей краской, перелил краску из банок в широкий таз и взялся за валик на длинной ручке.

Вонь краски мгновенно перебила запахи июльского утра. Я проходился валиком по доскам вверх-вниз. Краска впитывалась в сухую, нагревшуюся на солнце древесину, и высыхала блестящей корочкой. Хорошая работа, спокойная.

Закончив верх стены, я взялся за широкую плоскую кисточку, чтобы подправить низ. Эх, пройтись бы вторым слоем! Но денег на краску выделили впритык — на один-то раз хватило бы!

Наклонившись, я подкрашивал концы досок возле самого фундамента, когда услышал приятный рокот мотора. Выпрямился и выглянул из-за угла. На территорию базы въезжали «Жигули» Тимофеева.

— Андрей Иваныч, ты здесь? — закричал Тимофеев, вылезая из-за руля. — А я человека привёз, собак посмотреть.

Рядом с Тимофеевым стоял невысокий мужчина, лет сорока пяти. Его взгляд с хитрецой ощупывал меня.

— Знакомьтесь, — сказал Тимофеев. — Иван Николаевич Болотников. Хочет завести лаек, а тут такой случай. Я как услышал — сразу про тебя вспомнил.

Болотников протянул мне крепкую ладонь. Она выглядела словно потемневшей от времени.

— Я в краске перепачкался, — извиняясь, сказал я и показал свои ладони. — Базу перекрашиваю перед сезоном.

— А, это хорошо! — оживился Тимофеев. — Я как раз новое постельное привёз. Сейчас выгрузим.

— Погодите, я только руки ототру и помогу!

— Да не надо, — отмахнулся Тимофеев. — Мы с Иваном Николаевичем справимся. Поможешь, Иван Николаевич?

Вдвоём они перетащили свёртки простыней и пододеяльников внутрь базы. База была рассчитана на то, чтобы принять десять человек одновременно. В двух больших комнатах стояло по четыре кровати, и ещё две — в бывшей комнатке егеря. Четвёртое большое помещение занимала кухня с плитой и обеденным столом.

Болотников подошёл ко мне.

— Где же собачки? Что-то не вижу их.

— Я их побегать отпустил только что, — признался я. — Не знал, что вы приедете.

— В лес? Вот незадача! — расстроился Болотников. — Может, позовёте?

— Попробую, — кивнул я. — Да я их не кормил, скоро сами должны прибежать.

Я вышел к опушке, поднёс руки ко рту, словно рупор и закричал:

— Серко! Бойкий! Ко мне! Ко мне!

Болотников стоял рядом, недоверчиво поглядывая на меня. Я ощутил странную ревность к нему, словно он хотел отобрать что-то, что принадлежало лично мне.

— Вы из Ленинграда? — спросил я его. — Как же