Великие битвы великой страны - Сергей Алексеев

Вдруг шевельнулся легким облаком снег на горизонте. Впереди, с боков, сзади. Из снега выросли всадники. Криком и гиком наполнилась степь.

Выпрыгнул Кар из санок:

– К бою! Становись! Стройся! Пушки вперед!

Построились солдаты. Ружья наизготовку.

Пушки вперед.

Все ближе и ближе пугачевские конники.

– Ух ты, несметная сила!

– Братцы, погибель пришла! – понеслось в генеральском войске.

– Молчать! За матушку царицу! Из пушек пали! – кричит разъяренный Кар.

Стрельнули пушки. Понеслись ядра и злая картечь в сторону наступающих. Молодцы пушкари, точен солдатский глаз. Да только не дрогнули пугачевцы. На месте погибших – сразу же новые, словно нет никаких потерь.

– Их смерть не берет!

– Их великие тысячи! – зарокотали снова солдаты.

– Бей, пали! Бей, пали! – не унимался Кар.

Кричит, а сам нет-нет да на санки свои посмотрит. Кони быстрые, санки легкие. В случае чего, спасут они генерала.

Еще ближе придвинулись пугачевцы. Теперь уже не только конные, но и пешие на виду. Движутся, движутся, движутся. Не остановишь восставших рать.

– Отходи! Отступай, братцы! – понеслось по солдатским рядам. – Сдавайся царю-государю Петру Третьему.

Зашевелилось Карово войско. Врассыпную солдаты. Кто в плен, кто в сторону недалекого леса.

Прыгнул Кар в свои генеральские санки. Эх, эх, пропадай чины и награды!

Отъехал генерал версты три. Остановился, перевел дух. Вдруг невесть откуда появилась ворона. Поравнялась она с генеральским возком, растопырила крылья:

«Кар-р!»

«Свят, свят», – закрестился генерал с перепугу и снова плеткой коней. Да так, что дамская муфта из санок вон.

Ждал генерал Рейнсдорп генерала Кара. Не прибыл на помощь Кар-генерал.

Ждал генерал возвращения Хлопуши, не вернулся Хлопуша.

Понял губернатор, что колодник его провел.

– Русише швайн, – ругнулся.

Стал Рейнсдорп думать о том, как все же покончить ему с Пугачевым.

– Вот что. Позвать ко мне старика Кобылина.

Явился Кобылин.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

– Хочешь сто рублей серебром и медаль от царицы?

– Желаю, ваше сиятельство.

– Ну и хорошо, собирайся.

– Куда, ваше сиятельство?

– В лагерь к злодею.

Понял старик зачем, в глазах помутилось.

– Да я же стар! – взмолился Кобылин.

– Ничего-ничего. Так оно даже и лучше есть.

– Да я и кинжала ему в ребра не всуну.

– Не надо, не надо кинжал. Ты ему – яду.

– Яду?! Так стариковские руки мои дрожат.

– Что?! – заревел генерал. – Руки дрожат? Плетей захотелось? О, доннерветтер, всыпать ему плетей.

Понял старик Кобылин – выбора нет.

– Слушаюсь, ваше сиятельство!

Вот так радостный день у Пугачева! То-то удача! И Кара разбили, и вернулся Хлопуша. Порох, ядра, пушки привез. Мортиры – целых три штуки. И привет от работного люда. Дружбу-союз с Урала. И Гришатка вернулся. Герой! Без него – как знать, может, и не было бы здесь мортиры.

– Ну, Соколов-Сокол, уважил, уважил! Исполнил, как есть, мое государственное поручение. Ну, Соколов-Соколенок, порадовал!

Произвел Пугачев Хлопушу в полковники.

– Ну, а тебе какую награду? – обратился к Гришатке.

Подумал Гришатка и говорит:

– Мне бы, батюшка, в Тоцкое…

И вот едет Гришатка в Тоцкое. Сабля при нем. Шапка на нем. Пистолет настоящий за поясом.

Блестит, искрится на солнце снег. От яркого света глаза смыкаются. Прикроет Гришатка глаза. Вырастает, как в сказке, Тоцкое.

Сбежался, сгрудился народ. Встречают Гришатку жители. Честь ему кричат и приветствие:

«Ура! Ура! Соколов Гришатка приехал».

«Он у царя-батюшки в видных начальниках».

«То-то будет теперь Хлыстову».

Приятно от таких мыслей Гришатке. За спиной у него сундучок. В нем полушалок для матери, сарафан для сестрички Аннушки, для дедушки Тимофея Васильевича сапоги, козловые, новые, никем не ношенные.

Справа от Гришатки казак Ферапонт Узловой, слева – башкирец Хаким. Специально посланы вместе с Гришаткой.

Резво бегут казацкие кони. Верста за верстой, верста за верстой – все ближе и ближе родимое Тоцкое.

Вот и оно. Божий храм на пригорке. Погост. Каменный дом купца Недосекина. Каменный дом штык-юнкера Хлыстова. Мельница. Вот и замерзшая речка, речка Незнайка. Вот и Шарик бежит. Стойте, буланые, стойте! Не торопитесь. Приехали.

Радостно бьется Гришаткино сердце. Встречай, выползай из хибарок, народ!

Но что такое? Наперерез путникам выбежала группа крестьян. С топорами, с вилами, с косами.

– Не шевелись! Кто такие?

– Мы здешние, здешние, тоцкие! – закричал во всю мочь Гришатка.

Смотрит мальчик – мужики незнакомые. Обступили они приехавших со всех сторон. Вышел вперед горбоносый, в треухе детина:

– Здешние, не здешние – слазь!

Схватились Ферапонт и Хаким за сабли. Гришатка руку быстрей к пистолету. Да где тут! В один момент набросились мужики на конных. Стащили на землю. Руки за спины. Скрутили, связали.

– Тащи их, тащи к командиру! – кричит горбоносый в треухе.

Потащили крестьяне.

Вот так встреча! Вот так честь и приветствие!

Приволокли мужики пленников к командиру. Втащили в каменный дом к Хлыстову.

Глянул Гришатка – Вавила!

Глянул Вавила – Гришатка!

– Ух ты!

– Ох ты!

Смотрят мужики остолбенело на Вязова. Горбоносый почесал за ухом. Понимает, что вышла промашка. Видать, и вправду не тех словили.

Рассказал Вавила Гришатке, в чем дело. Вот уже две недели, как он здесь, в Тоцком. Послал Рейнсдорп дровокола в Тоцкое за продуктами. Трудно с харчами сейчас в Оренбурге. Приехал Вязов, а назад не вернулся.

Снова, как весной, заволновались тоцкие мужики. Избрали Вавилу своим командиром. К тоцким присоединились крестьяне соседних сел и деревень. Организовался целый отряд. Волю всем объявили. Землю барскую стали делить. А вот теперь собираются идти в Бёрды к Пугачеву.