Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы - Василий Звягинцев

— Буэнос ночес, компаньерос, — сказал Шульгин, подсаживаясь к длинному деревянному столу, на котором, кроме тарелок с закусками, кувшинов с вином и медной керосиновой лампы, была предусмотрительно разложена карта-километровка. Здесь заседали, потягивая густое темное вино, Фраш, Бизлери и совсем молодой испанский командир, как и его порученец, одетый в франкистскую, щеголеватую в сравнении с республиканской, офицерскую униформу. На нашей Гражданской тоже так было. Похоже, до прихода «компаньеро русо» союзники о чем-то жарко спорили.

Сашка за время дороги вымотался основательно. Двести километров за рулем легковой машины дались труднее, чем когда-то шестьсот на мотоцикле. «Старею, наверное», — усмехнулся про себя, указал Гришину на место рядом, кивнул на полевую сумку. Немедленно появилась бутылка «Московской» водки и батон одноименной колбасы. Мол, у вас свое, у нас свое — сравним, что лучше. Немец мгновенно оживился, он-то понимал толк в «настоящих» напитках, южане лишь пригубили, больше из вежливости.

В течение часа союзники наконец-то получили представление о подлинном плане операции. Поначалу он поразил их своей авантюрной наглостью. Но в ходе обсуждения деталей согласились, что, пожалуй, сработает.

Рано-рано, под конец, флотским языком выражаясь, «собачьей вахты», между тремя и четырьмя утра, начал выдвижение передовой отряд — тяжелый немецкий броневик «231», разрисованный всеми необходимыми эмблемами и номерами, на броне десант из пятерых немцев и двух испанцев. В те времена подобное не практиковалось, но тем хуже для неприятеля. Следом шли два грузовика, в тентованных кузовах по пятнадцать человек, опять же немцев и итальянцев в нужном обмундировании, все вооружены исключительно «томпсонами», других подходящих к задаче автоматов тогда в мире не было. За ними — автобусы с основной ударной силой, еще семьдесят бойцов, автоматы, много ручных пулеметов, ящики гранат, по преимуществу русские «Ф-1» и немецкие наступательные с длинными ручками.

Испанские гвардейцы аккуратно отвели в сторонку гарнизон республиканской заставы, вежливо, но под стволами объясняя, что сейчас тут начнется другая работа. И поучаствовать в ней они могут, громко крича что угодно, стреляя в воздух и в направлении собственного тыла. Но ни в коем случая не покидая позиции и потом никому ничего не рассказывая. Как умеют штурмгвардейцы поступать с непонятливыми, знали все.

Тут же бойцы десантной группы начали разбрасывать, вручную и с помощью метательных устройств, десятки взрывпакетов, крайне мощных, звуком и яркостью пламени похожих на разрывы артиллерийских и минометных снарядов.

Примерно километром сзади подобный концерт устроила группа прикрытия. Масса осветительных ракет над дорогой, захлебывающиеся пулеметные очереди и взрывы, взрывы. Даже опытному в военном деле человеку спросонья вполне могло вообразиться, что с республиканской стороны с боем прорывается какая-то часть, а неприятель оказывает сопротивление как раз в меру своих боевых возможностей.

Франкисты знали, что у республиканцев границу держат примерно две роты, у них самих было почти столько же. Две роты марокканцев и неполная рота мобилизованных из Эстремадуры крестьян. В их сторону пули и снаряды не летели, а о том, что это может оказаться «военной хитростью», даже кадровый испанский капитан, не говоря о марокканских офицерах, догадаться не успел, вернее, ему подобное и в голову не пришло по причине специфического менталитета.

Поэтому, когда сбивая рогатки, обмотанные колючей проволокой, через не слишком глубокий ров, пересекающий дорогу, перевалился, завывая мотором, немецкий броневик, тяжелые пулеметы из фланкирующих бункеров стрелять не стали. Хотя «гочкисы» могли с двадцати метров порубить двенадцатимиллиметровую броню в клочья и еще худшее учинить с грузовиками и автобусами.

Немцы-десантники кричали на своем языке, испанцы — по-испански, итальянцы добавили в общий хор эмоционального накала: «Хох!», «Арриба, Эспанья!», «Дуче семпре рачионе!», «Пассеремос!», «Кончайте стрелять, придурки, тут все свои!» — создавая полную картину успешного прорыва ударного подразделения из тылов противника, возможно, обозначающего окружение Восточного фронта противника.

Отважные бойцы посыпались из кузовов, бросились пожимать руки и обниматься с боевыми друзьями, к которым пробивались так долго. Правда, будь капитан чуть понаблюдательнее, успел бы сообразить, что «камрады» уж очень аккуратно одеты для солдат, с боями преодолевших не одну сотню километров. И отчего на машинах, если позади еще гремит пехотный бой? По правилам надо бы наоборот.

Впрочем, на такие штуки легко покупались и советские солдаты и офицеры в сорок первом. Трудно думать о плохом, когда перед тобой — хорошее. А через секунды в ход пошли ножи, пистолеты, ручные гранаты и автоматы.

За несколько минут несколько домов, приспособленных под бункеры, площадки и проходы между ними, пулеметные гнезда были завалены трупами.

На третий год войны взаимное ожесточение достигло такого накала, что и в обычных боях пленных брали достаточно редко, а марокканцы республиканцев — вообще никогда. Спецназу, уходящему в глубокий рейд по тылам, они тоже ни к чему.

Только капитану Барсело было позволено остаться в живых, под честное слово. Он указал на карте расположение батальона, занимавшего позиции в пятнадцати километрах позади, между Ангуэсом и Уэской, имя его командира и позывной.

Телефоны тогда были плохие, голос передавали с большими искажениями, и республиканский офицер от имени капитана доложил, что с вражеской стороны к его заставе пробился германо-итальянский отряд, якобы выполняющий особое задание. Преследующие его коммунистические части отсечены и остановлены. Отряд на пяти машинах, имея при себе убитых и раненых, движется к Уэске. Просьба встретить и оказать необходимую помощь, так как застава таких возможностей не имеет.

Свое обещание республиканский офицер сдержал, капитан был отправлен с сопровождающим в тыл, а отряд, дождавшись подхода обеспечивающей группы, уже как бы легально двинулся на запад.

В это же время, не дожидаясь результата штурма заставы, три сводных взвода под общим командованием Гришина форсированным маршем двигались в сторону Уэски, обходя ее с севера. Двадцать километров по горным тропам при наличии проводника из местных не так уж много, хотя и несли бойцы на себе двухпудовую выкладку оружия и боеприпасов. Продовольствия — по банке свиной тушенки, полкило хлеба, две плитки шоколада, фляжке крепкого чая и фляжке коньяка. Шульгин шел на равных, только без груза — автомат на ремне, бинокль, пистолет и подсумки.

Первый бросок — пятнадцать километров, переменным аллюром: бег — быстрый шаг — снова бег.

На получасовом привале он получил сообщение от штурмовой группы, что она вышла на подступы к первой линии прикрытия города. Без потерь. Сашка приказал по возможности уничтожить ядро обороны без особого шума, а потом, заняв окопы и укрепленные узлы, развернуть тяжелое вооружение фронтом на запад и устроить «настоящий шум». Одновременно от имени старшего офицера доложить в штаб гарнизона Уэски, что крупные силы республиканцев силами более полка непрерывно атакуют и возможности держаться почти исчерпаны. В истерическом тоне требовать немедленной помощи, заявляя, что не позднее чем через час батальон будет уничтожен — или немедленно начнет отступление.