Смерть по сценарию - Татьяна Столбова

Более не скрываясь, он пошел в коридор открывать дверь старым друзьям.

В квартиру ввалились четверо: Степан, Максим, Витька и Женька. Каждый держал в руке по бутылке пива, а у Степана из кармана кожаной куртки торчало горлышко бутылки мартини. Год назад он сменил работу и теперь, важничая, пил только мартини. Ну или пиво.

Оперативник застонал. Вчера он весь вечер и половину ночи гулял на свадьбе у Максима. Проснулся в восемь утра с больной головой, принял душ и уже намеревался собираться на работу, как тут в дверь позвонили. Он сразу понял, кто это, потому и не хотел открывать. Но Степан и особенно маленький настойчивый Женька Смирнов никогда не отступали от намеченной цели. Они все равно не ушли бы, а продолжали звонить и стучать, пока не довели бы соседей до белого каления. Если б Сахаров жил на первом или втором этаже, он сбежал бы через окно. Но он жил на пятом. Не так уж высоко, однако не сбежишь.

— Здравствуйте, гости дорогие, — хмуро пробурчал Оникс.

— Здравствуй, — ответили они и с торжеством продемонстрировали ему бутылки.

— Я пить не буду, — отказался он, удаляясь на кухню.

— И не надо. Мы сами выпьем. А Маргарита Лазаревна дома?

Маргарита Лазаревна, мама оперативника, просыпалась с первыми петухами и уходила на рынок, о чем гости дорогие знали отлично. И Сахаров не стал отвечать на этот вопрос.

Друзья прошли на кухню, расположились там с максимальным комфортом и, не обращая внимания на хозяина, принялись распивать пиво, радостно вспоминая вчерашнее празднество.

Сахаров мимолетно улыбнулся им: они были хорошие ребята. Немного нахальные, но в наше время это не такой уж ужасный недостаток.

Он допил кофе, взял с подоконника последний роман Кукушкинса...

С похвальным усердием он перечитывал эту вещь уже третий раз. Встретившись с Мадам, ее братом, Денисом Климовым, Саврасовым, Пульсом, Федором Менро и другими, он понял, что эту разношерстную, в общем, компанию объединяла любовь к литературе. Все они читали много и бессистемно, но страстно. У каждого из них были свои любимые авторы, а один — Кукушкинс — вызывал их бесконечные споры и даже ссоры. При этом все соглашались, что он выдающийся талант, может быть, даже единственный в своем роде.

Эту информацию Оникс получил от Мадам. Она же посоветовала ему почитать Кукушкинса. Ей почему-то казалось, что в его произведениях можно найти ответы на многие вопросы. Сахаров не понял, какое отношение имеет этот писатель к убийству Михайловского, но, как человек добросовестный, решил все же почитать Кукушкинса. Надо заметить, что он не то что не разочаровался, а был благодарен Мадам за совет. Более того: роман «Три дня в апреле» поразил его неким сходством с настоящим моментом. В чем заключалось сходство, Сахаров не мог уразуметь никак. В романе не описывались реальные события, да и герои совершенно не были похожи на героев истории с убийством, но... Что-то такое было. Что-то странное, едва уловимое...

От чтения Оникса отвлек жуткий гогот гостей. Он недовольно посмотрел на них и снова уткнулся в книгу, «...в полумраке светлый лик вдруг утратил сияние; он стал темен и суров; черты исказились до безобразия... Лин Во отшатнулся. Перед ним стоял урод, пока не осознавший своего превращения, и улыбался. В руках его увядала роза. Лепестки падали на ботинки и рассыпались в прах. "Нет... — прошептал Лин Во, — этого не может быть... Тьма..."»

Сахаров поднял голову и вперил в потолок остановившийся взгляд. Дело не в Лин Во. Дело в уроде, чей светлый лик утратил свое сияние. Только сейчас Оникс подумал, что именно он, а не Лин Во, является главным героем романа, хотя автор уделяет ему гораздо меньше внимания — на пятистах страницах текста урод появляется всего раз десять, в то время как Лин Во присутствует чуть не в каждом абзаце — и в той части, которая описывает современность, и в той, которая древние века.

Оникс еще раз перечитал эти строки: «...в полумраке светлый лик вдруг утратил сияние... черты исказились...» Нечто знакомое чудилось ему в искаженном светлом лике. Он представил себе всех участников драмы и тех, кто их окружал, но ни в ком не смог обнаружить черты урода, написанного Ку-кушкинсом. Оникс подумал, что все это — лишь игра его собственного воображения, решил поразмыслить об этом на досуге и закрыл книгу. Но Кукушкинс не отпускал. Странная смесь славянского и восточного завораживала, будила в душе смутные воспоминания о прошлом, которое было триста, семьсот, тысячу лет назад...

Сейчас Сахаров был настолько далек от реальности, что долго не мог сообразить, зачем к нему пришли друзья и о чем они беседуют. А их смех и вовсе казался ересью. Так в храме кажется ересью усмешка или громкий голос...

— Эй! — сказал наглый от природы Степан, хлопая Оникса по руке. — Очнись! Мы тут!

— Мы здеся-а! — пропел не менее наглый маленький Смирнов.

— Чтоб вас... — буркнул Сахаров. — Уходите к чертовой матери, мне на работу пора.

Друзья не обиделись. Они привыкли к грубости Оникса. И вообще все недостатки его характера они списывали на трудную хлопотную службу.

Сахаров душераздирающе вздохнул.

Гости сделали вид, что не заметили вздоха, и продолжали весело болтать.

— Ребята, — жалобно сказал оперативник. — Прошу вас, убирайтесь отсюда. Пошли вон, говорю...

Гости даже не посмотрели в его сторону. Только Витька, самый скромный из этой четверки, пожалел друга. Молча он налил полный стакан пива и придвинул его Ониксу.

— Да не хочу я пива! — возопил Сахаров. — Я на работу хочу!

— Иди, — пожал могучими плечами Максим. — А мы Маргариту Лазаревну подождем. С прошлой субботы не виделись...

Более Оникс не бунтовал. Он взял книгу, вышел из кухни, оделся и, оставив маме записку, отправился на встречу со свидетелем.

* * *

Сахаров сел в трамвай на Кольце, раскрыл книгу на триста семьдесят третьей странице, но читать не стал. Мысли его, взбудораженные то ли предчувствием, то ли разыгравшимся воображением, возвращались к месту убийства, к таинственным словам Мадам, к подробному жизнеописанию Миши (даже про себя Сахаров теперь называл его так), данному Саврасовым не далее как вчера...

Оникс попробовал ассоциировать персонажей Кукушкинса с реальными людьми, и у него, естественно, ничего не вышло. Не было, не было и не могло быть совпадений. Мадам — женщина, наделенная фантазией, это раз. Мадам — пожилая женщина, если не сказать — старая, это два. Наконец, Мадам — женщина, это три. Сахаров с улыбкой покачал головой, удивляясь такому реликту в наши безумные дни, и снова уткнулся в Кукушкинса. Прочитав несколько страниц, он снова задумался, затем перелистал чуть назад и нашел отрывок, где описывалось превращение Светлого Лика в чудовище.

«Урод имел имя. Он был человеком. В прежней жизни, думал Лин Во, он знал его близко. Но тогда все в нем было другое: образ, дух, начало и конец. Совпадали только имена, однако Лин Во не помнил, как звали того, прежнего. Он мог лишь чувствовать, и это все, что ему оставалось.