Раневская, которая плюнула в вечность - Збигнев Войцеховский

Сталин принародно требовал от коммунистов заключать браки только с «социально близкими элементами». В закрытых депешах подробно указывалось, каким должен быть супружеский секс: насколько часто, как длительно, в каких позах, кто, простите, на ком должен лежать. Думаете, из ниоткуда взялась крылатая фраза: «рабоче-крестьянская поза»? Да все оттуда же – из тех тайных депеш.

Партийным секретарем в театре, где в то время играла Фаина Раневская, была некая неприметная серая личность, назойливая, как муха, и скользкая, как сопливый пойманный ерш. Его голос, уверенный, крикливый, можно было услышать в самых разных уголках театра. Он был неприятен всем, но имел всю полноту власти.

А вот Раневская перед ним устояла. Сколько ни вился вокруг нее секретарь, она отказывалась вступать в партию. Отшучивалась – нет образования, зачем партии дуры? Отнекивалась – некогда учить устав. Иногда посылала покрепче и весьма прямо.

Но секретарь не мог оставить Фаину Раневскую в покое. От него требовали почти невозможного. Все до единого актеры, которые со сцены общаются с народом, должны быть коммунистами, преданными и проверенными. А ну как ляпнет что-то? Кому отвечать?

Следует сказать, что у партийцев был способ нажима на несогласных людей. Помните, я писал выше о коммунистах, которым первым дорога везде и всюду? Да, так и было. На любую руководящую должность человек мог попасть, только будучи членом партии. Пусть он семи пядей во лбу, великолепнейший организатор и руководитель от бога – не видать ему руководящего кресла, пока не станет коммунистом.

В понимании партии Ленина не мог играть актер, который не коммунист. Это же вообще кощунство! Следовательно, и любого партийного лидера мог изображать только коммунист. Не важно, мужчину или женщину, в кино или театре. Главные роли – у коммунистов.

Этот маленький скользкий человечек запросто мог кого-то запретить ставить на ту или иную роль, кого-то – продвинуть. Да, эта власть была не самой значительной. Режиссер, обладающий сильным характером, мог отстоять свою кандидатуру. Но проблема состояла в том, что сам режиссер тоже был коммунистом, причем рядовым. Ему, что называется, «партия могла указать на политическую слепоту и недальновидность».

В общем и целом власть партии даже в театре была реальной силой. И вот однажды случилось…

Совсем не зря я забивал вам голову отношением коммунистической партии к интимной жизни своих членов. Внимание: в театре готовилось партийное собрание, причем открытое. На него приглашались – то есть обязаны были присутствовать – все работники театра. Коммунисты и беспартийные.

Повестка дня: о мужеложстве.

Вы знаете такое слово? Ну как же! Еще совсем недавно, буквально вчера, оно было не просто словом, а статьей Уголовного кодекса! Мужеложство – половая связь мужчины с мужчиной – считалось уголовным преступлением и наказывалось лишением свободы. Канул в Лету Советский Союз. Вместе с ним исчезла и эта статья.

Таки да, сам факт мужеложства выявлен не был, иначе товарищи, уличенные в этом, шли бы по этапу. Пока же партийное собрание решило рассмотреть поведение двух мужчин, отношения которых, мягко говоря, выходили за рамки дружеских. Некоторые бдительные коммунисты успели кое-что увидеть. Они доложили в партком о действиях явно сексуального характера, замеченных между обвиняемыми товарищами. В общем, полное моральное разложение. Коммунист и беспартийный тайком целуются!

Надо, товарищи, положить этому конец! Убить, так сказать, в зародыше, пока сами они не поплатились своими задницами, а еще уберечь всю театральную общественность от тлетворного влияния этого чудовищного извращения.

Началось партийное собрание. В президиуме сидел товарищ из партийной организации повыше – практика такая. Следящий и направляющий.

Не знаю, как вам такое читать, но мне и писать об этом как-то не особо приятно. Как могло такое быть? Но ведь оно происходило на самом деле.

Помните тот самый знаменитый «Служебный роман», когда герой отдает письма любящей его женщины в профком «для воздействия общественности»? Да я и сам еще не забыл, как однажды довелось побывать на таком собрании. Заявление на человека накатала его жена. Мол, ночует у другой, детей не любит. Хорошо, был уже закат партийного владычества. Мы тогда все вместе пожалели мужика, что у него такая дура жена, да и разошлись.

Но тогда, в то время, о котором я пишу, просто так разойтись не получалось. Это было нормой и обязанностью для всех, так же естественно, как дождь за окном. Меня всегда мучил вопрос: неужто все они там были сдвинуты по фазе? Разве среди них не имелось нормально мыслящих людей, которые могли бы сказать: «Да идите вы по адресу! Это – личная жизнь человека. Чего вы лезете в нее?»

Итак, начинается собрание. Кратко излагается суть повестки дня. Одному товарищу предлагают выйти вперед и рассказать о своих грязных поступках. Он выходит и рассказывает. Потом поднимаются с мест бравые коммунисты и начинают учить товарища жизни, стыдить его и выражать всеобщее презрение.

В общем, собрание катится по накатанной колее, партийный секретарь радостно сверлит глазками собравшихся, коммунисты выступают строго по списку, утвержденному заранее. Барышня, сидящая за отдельным столиком, отмечает птичками тех, кто выступил. Поскольку случай уж очень страшный для партии. Это ж гомосексуальные отношения! Разврат! Проявление тлетворного влияния недобитого империализма и троцкизма.

Партийный товарищ, который из организации повыше, очень доволен ходом собрания. Все выступают хорошо, идейно, клеймят так, как и положено.

Вся эта бодяга занимает более часа. Одного отправили на место: «Посиди, подумай!» На распыл вызывают другого.

Все в зале, особенно не коммунисты, вздрагивают и приглушенно вздыхают. Это ж еще на час! А потом надо будет заслушивать «раскаяние». Еще не выступал товарищ из горкома партии, не зачитано решение, напечатанное на двадцати пяти страницах. А ведь уже почти девять вечера!

И тут с места поднимается Фаина Раневская.

Секретарь парторганизации растерянно хлопает глазами. Что делать? Раневская – не коммунист, но, с другой стороны, раз пригласили – может выступить.

А тут и товарищ из горкома, хорошо знающий Раневскую как актрису, вежливо, с явным интересом предложил:

– Да-да, давайте, товарищ Раневская! Вы хотите что-то сказать по данному вопросу? Нам будет очень интересно услышать мнение такой замечательной актрисы, как вы.

– Давайте, Раневская, смелее. – Секретарь парткома театра уже взял себя в руки, обрадовался поддержке старшего.

Во внезапно наступившей тишине Фаина Раневская невинным голосом начала:

– Вот я еще не в партии, не созрела для коммунистического мировоззрения. Наверное, кое-чего не понимаю. И вот сейчас слушаю-слушаю, а сообразить мне очень трудно…

– Что тут не понять, товарищ Раневская? – заподозрил неладное секретарь парткома. – Вы же видите, до чего докатились эти… эти…