День бумеранга - Кристофер Бакли

До Касс долетели его слова: «Как я сказал президенту неделю назад…» Ей пришло в голову, что перебить эту карту можно только одним способом – заявить: «Как я сказала президенту сегодня утром в постели…» Не имея на руках такого козыря, директор УБМ только кивал и прикидывался, что на него производит сильное впечатление близость Пейна к вершинам «Олимпа на Потомаке».

Потом говорящие шепотом ассистенты ввели их в очень холодную студию и оснастили микрофонами. Гримерша промокнула им лбы – хотя вспотеть при этой почти арктической температуре было мудрено.

Явлению Уоддоуза предшествовала суета персонала в наушниках. Ведущий был весь сплошная улыбка – ни дать ни взять пятидесятилетний алтарный мальчик, который только что хлебнул священного вина из заветной чаши. Улыбаясь ему в ответ, Касс постаралась не переборщить – боялась, что челюсти так и смерзнутся в улыбке.

Пять, четыре, три… Зазвучали трубы, несколько раз сумрачно, важно ударили литавры.

– Экономическое бедствие… – произнес ведущий вступительные слова, пока шли смонтированные кадры с угнетенными лицами игроков на фондовой бирже. – Выходящие на пенсию бэби-бумеры провоцируют кризис системы соцобеспечения… – На экране седовласые пенсионеры в гольф-карах пытаются спастись бегством от юнцов, взбудораженных призывами Касс. – …а рассерженная молодежь заявляет, что не намерена больше ее оплачивать… Зарубежные банки отказываются продолжать финансирование американских долгов. – На экране японские спекулянты валютой яростно мотают головами. – Не достигли ли мы наконец той точки опрокидывания, которую некоторые называют «днем бумеранга»? На сегодняшнюю «Встречу с прессой» мы пригласили…

Терри был прав. Для директора УБМ, получившего слово первым, Касс была неприятным насекомым, которое попало на обширное ветровое стекло Дяди Сэма и должно просто-напросто быть убрано, причем по возможности без остановки автомобиля.

Касс терпеливо и вежливо возразила ему: молодое поколение очень хочет услышать о каком-нибудь ином решении, которое избавило бы его от необходимости платить за излишества предыдущих. Директор заявил, что Белый дом отважно «рассматривает вопрос» о назначении «президентской комиссии из специалистов высшего уровня» для «изучения проблемы». Касс – по-прежнему вежливо – сказала: это все равно что, находясь в неуправляемо мчащемся поезде, составлять комиссию из пассажиров для «изучения проблемы остановки локомотива во избежание падения в пропасть». Случись такое, хмыкнул директор УБМ со всем своим гарвардским высокомерием, трудно ожидать, чтобы «незрелая сотрудница пиар-агентства» смогла разобраться в управлении сложно устроенным локомотивом. В нем так много движущихся частей… В таком примерно духе продолжалось до тех пор, пока Гидеон Пейн, недовольный своей выключенностью из боевых действий, не бросился в атаку.

– Могу я – вы позволите – вклиниться?

– Прошу вас, – сказал Уоддоуз.

– В фамилии мисс Девайн мне слышится ирония. Потому что ее план уничтожения почтенных старцев Америки, составляющих священное достояние страны, поистине демоничен.

– По крайней мере, – улыбнулась Кассандра, – я готова предоставить своей матери выбор, жить ей или умирать.

По всей стране пятнадцать миллионов зрителей так и обмерли.

Нападение Касс на Гидеона Пейна вернуло ее на первые страницы ведущих газет, где она, впрочем, отсутствовала недолго. Кроме того, оно перевело Гидеоново прошлое, о котором мало кто, впрочем, совсем забыл, в разряд настоящего. Дело было довольно-таки щекотливое.

Прапрапрадедушка Гидеона действительно был тем снайпером-южанином, что всадил в 1864 году в прапрапрадедушку Ранди пулю Минье калибра 0,55. Генерал Седжвик считался одним из лучших военачальников северян и любимцем генерала Гранта, и потому предка Гидеона за отменную меткость наградили золотыми именными часами и сотней долларов.

После войны он на эти деньги купил в Алабаме сто акров леса и старую лесопилку (в 1865 году цены были низкие). Он работал в поте лица, преуспел, передал дело сыновьям, и за полвека достояние семьи возросло до десяти тысяч акров строевого леса в южных штатах, плюс лесопилки и бумажные фабрики. Был период, когда все фишки для игры в скребл, все палочки для осмотра горла, а также палочки для мороженого в США изготовлялись из пейновской сосны. Пейны, кроме того, делали недорогие гробы.

Отец Гидеона был добродушный толстяк, предпочитавший заботам о семейном бизнесе сидение на веранде со стаканом мятного джулепа. Гидеона, который родился полненьким и остался таковым, он любил, бесконечно качал на коленях и развлекал вымышленными историями о деяниях мифических предков, отличившихся, как подлинный предок, на поле боя. Его жену, мать Гидеона, звали Кассиопея Идалия Клопп, и в девичестве она с нетерпением ждала замужества, когда можно будет сменить фамилию. Она сильно отличалась от супруга: была высокая, статная, красивая и злая («Уродилась злючкой, – часто повторял отец, – и так, наверно, злючкой и помрет»).

Доходы ее семьи уменьшались, и, твердо намеренная избежать бедности, она, познакомившись с будущим супругом на скачках в Камдене, Южная Каролина, остановила на нем свой выбор. Соблазнить добродушного, толстенького, ленивого ценителя радостей жизни не так уж трудно. Всего-навсего надо взять его за руку и отвести сначала на поляну, поросшую лотосом, а потом, пока бедное животное еще не опомнилось, к алтарю. Она проделала это весьма эффективно и в должные сроки произвела на свет наследника по имени Гидеон и нескольких малозначащих дочек.

Она надеялась, что сын вырастет настоящим южанином, ненавидящим янки, мужественным, красивым, хорошим наездником и в меру трезвенником. Гидеон не обладал ни одним из этих качеств, кроме последнего. В детстве его любимой книжкой была «Бык Фердинанд» – история об испанском быке, который не хотел биться на арене и предпочитал сидеть в одиночестве на лугу и нюхать цветы. Большой радостью для него, что странно для мальчика его поколения (и к тому же из богатой семьи), было чтение Библии. Началось это в пятилетнем возрасте, когда отец, держа его на коленях, прочел ему из Книги судей – глава б, стих 11:

– «И пришел Ангел Господень, и сел в Офре под дубом, принадлежащим… – (отец так произносил слова, непонятно почему выделенные в версии короля Якова курсивом, что Гидеон хихикал), – …сын его, Гедеон, выколачивал тогда пшеницу в точиле, чтобы скрыться от Мадианитян».

Гидеона это подкупило. Ведь приятно же увидеть свое имя в книге, которая есть у всех.

Его отец умер, когда ему было двенадцать. Когда осиротевший ребенок спросил свою не слишком-то горюющую мать, что свело отца в могилу (он умер от сердечного приступа), она ответила: «То, что он без конца ел и пил и рассиживал на веранде». Словам сопутствовал ледяной взгляд, подразумевавший, что сын каким-то образом соучаствовал в гибели отца. И на этом окончился рай для юного Гидеона.

Несколько недель спустя она протянула ему ружье со словами: «Пришло время тебе подстрелить что-нибудь». Гидеон пришел в ужас. Хныча, он отправился на охоту в сопровождении работника с плантации, получив строгий наказ не возвращаться без добычи.