Луна, луна, скройся! - Лилит Михайловна Мазикина

как приглашение, садится на одну из табуреток возле стола, ровно на таком расстоянии, уменьшить которое на сантиметр-другой будет уже неприличным.

— У тебя с собой есть? — тоном завзятого наркомана спрашивает юноша вполголоса. Мне требуется пара секунд, чтобы сообразить, про что он.

— Ну, вообще немного, на месяц примерно.

— Плохо. У меня совсем закончилась, хотел попросить. Здесь что-то пусто, брожу-брожу, пока на след не напал. Хоть в Прагу на охоту езжай.

— А ты и езжай.

— Да я поеду… просто сроки выходят. После Пасхи придётся носом землю рыть.

Голос у Кристо ещё подростковый, скрипучий.

— Ну, я тебе тогда оставлю. Мне есть где быстро взять. На охоте, главное, не торопиться… Стой, подожди, а ты что, без наставника?

Кристо молчит, потом произносит глухо:

— Он при аресте сопротивлялся.

Теперь я знаю, что это — значительная проблема. Парнишка ещё не натаскан, охотиться в одиночку для него смертельно опасно. Ясно теперь, зачем нас понадобилось вот так срочно оставлять наедине — семья очевидно ждёт, что я помогу решить проблему. Надеюсь, он им придумал объяснение более романтическое, чем «колбаса».

— Я вообще не представляю, как натаскивать, — бормочу я. — Вот же… ёж ежович.

Не сказать, чтобы Кристо выглядел удивлённым. Скорее, меланхолично настроенным.

— Неважно, — решительно говорю я. — Выкрутимся как-нибудь. Давно подпитывался?

— Две недели почти. Растягиваю…

— Тогда… ставь пока сковородку на огонь, сможешь?

— Ага.

Вечером я звоню Батори. Пожалуй, я бы не стала этого делать для себя — хоть бы помирала, но мальчишку правда жалко. Навалилось же на одного пацана столько всего…

— Да, Лили, — вампир отзывается почти сразу.

— Мне, — я запинаюсь, но заставляю себя продолжить, — нужна ваша помощь.

— Что я могу сделать?

— Мой кузен лишился наставника. Парню и двадцати нет, он… зелёный совсем. Вы не могли бы… ну, попросить одного из ваших «волков»? Чешское гражданство у него есть, так что перемещаться по венским странам он может.

— Очень сложный вопрос. Как я говорил, у меня в семье «волков» шестеро. Но… Они не сами по себе, три пары «наставник — ученик». Ни один «волк» не возьмёт второго «волчонка».

— Ну, может быть, знакомые «волки» из дружеских кланов…

— А вот это — реальный вариант. Я даже навскидку могу назвать одного достаточно тёртого, чтобы выступить в этой роли.

Он замолкает, и я жду продолжения.

— Лили?

— А?

— Вы что, не поняли?

— Поняла что?

— Возьмите его себе и натаскайте.

— Да я же не умею!

— А ваш брат умел? Только знал. Причём не из своего опыта знал — добывал информацию. Вы этому вашему мальчику можете дать гораздо больше. Я даже удивлён, что вы сами не взяли его — надо же иметь какие-то родственные чувства.

— Но… послушайте, да я его старше всего на три-четыре года!

— Вы думаете, его сейчас именно это интересует? Лили, я всегда готов вам помочь с вашими проблемами, но не с надуманными же! Забирайте вашего кузена в Пшемысль и как следует вымуштруйте. До свиданья.

Я сердито гляжу на замолкший телефон. После Сегеда я такого обращения никак не ожидала. Только большого смысла дуться теперь нет. У меня нет ни одного знакомого «волка», а родственничек действительно в аховом положении. Но держать его под боком… снять пацану отдельную хатку? Глупое расточительство, да и семья не поймёт — не принято у цыган роднёй брезговать. Патовая какая-то ситуация.

Я снова набираю номер Батори.

— Ещё какой-нибудь вопрос? — сухо осведомляется упырь.

— Да. У нас кровь почти кончилась. До охоты надо перебиться.

— Я передам немного, когда вы вернётесь.

— Спасибо. Насчёт охоты… ваших в Пшемысле много? Неловко было бы случайно напасть.

— Четверо, считая меня. Вот что: пока не выходите сами, я вас наведу на лёжку. Специально ради ваших высоких чувств выберу самого жестокого упыря города.

— Ага. Спасибо. До свидания.

— До свидания.

Не могу сказать, чтобы моё раздражение серьёзно уменьшилось. Но некоторые повороты жизни приходится просто воспринимать как данность. А значит, нет смысла думать о них слишком много. Не больше, чем о том, что кирпичи красные, асфальт шершавый, а из туч иногда льётся дождь.

Пасху у цыган празднуют с такой же буйной радостью, как Рождество. Цыгане не только красят яйца, но и выпекают специальные пасхальные хлеба «сивьяки», длинные, пышные, с кусочками фруктов — что-то вроде кексов. Все принаряжаются, и цыганки снова ходят благоухающие сладкими духами, с блестящими от помады губами. На столы выставляются большие мягкие кролики — в пространство между их кружком сложенными лапами ставят миски с яйцами. На этот раз брожение начинается в полдень, после праздничной утренней мессы. Цыгане срываются с места целыми семьями и заваливаются друг к другу в апартманы. Наверное, в этом есть какая-то система, потому что хозяева всегда оказываются дома, но я её отследить не могу: движение выглядит совершенно хаотичным.

— С хорошей вестью мы пришли, цыгане! — кричим мы, всей толпой набиваясь в очередную гостиную, и голос у всех правда ликующий, и у меня, кажется, тоже, настолько заразно это алое, чистое, незамутнённое счастье. — Господь наш Христос ожил!

— Воистину, ожил, цыгане! — отвечают нам. Мы беспорядочно обмениваемся поцелуями и крашеными яйцами, отщипываем по куску пасхального хлеба, выпиваем чуть-чуть вина и бежим поздравлять дальше. В какой-то момент мы сами оказываемся дома и принимаем гостей с яйцами, поцелуями и поздравлениями, а потом бежим вниз, в фойе, и у дяди Мишки в руках тяжёлые цимбалы, а у Севрека — небольшой барабанчик, по которому надо бить ладонями, и внизу уже полно цыган, и начинаются танцы. Козлятами скачут малыши, сменяют их парни со своими замысловатыми коленцами, потом выходим мы — девушки — в красочных праздничных юбках, с волосами, распущенными по плечам, и вьёмся в хороводе, яркие и лёгкие, как бабочки, и вдруг все бабочки, кроме меня, разлетаются, а ко мне выскакивает Кристо — я смеюсь от неожиданности, но подхватываю парную пляску, бью каблучком, поворачиваюсь с ним вокруг невидимой оси между нами, потряхиваю бёдрами и щёлкаю пальцами, а «волчонок» выдаёт такие коленца, что дух захватывает — кажется, он большую часть времени висит в воздухе — и, наконец, мы расходимся, а в круг вступают молодые женщины, и Патрина с Илонкой, смеясь, теребят меня и шепчут:

— Замечательно, здорово станцевали, просто супер! Так хорошо смотритесь, такая красивая пара!

— Да вы что, девчата, — смеюсь я тоже. — Да я же рядом не валялась, он меня перетанцевал на раз!

Они заглядывают мне в глаза и прыскают, закрывая рты ладошками, будто я невесть как пошутила.

Долго ещё гуляет цыганский район; наконец, приходит время