Двор чудес - Кестер Грант

Я киваю ей, приказывая согласиться.

– Д-да.

– Умница.

Он стягивает серый плащ у нее с плеча и наклоняет ее голову, обнажая нежную кожу за ухом. К нам приближается Волк с длинным железным прутом в руках, конец которого раскален докрасна.

– Будет больно, – предупреждает Орсо.

Этти смотрит на меня широко раскрытыми от ужаса глазами. Я беру ее за руку.

Раскаленный прут прижимается к ее шее. Пошатнувшись, Этти вскрикивает от боли. Я поддерживаю ее, ощущая острый укол совести. Хочу прошептать: «прости», но Двор чудес не признает жалости. Волк отнимает железо от ее кожи, и она падает мне на руки. Я крепко держу девочку, пока все ее тело содрогается. Держу ее руки, когда она судорожно тянется к шее, чтобы расчесать кожу, которая сейчас будто пылает в огне. У нее по щекам текут слезы. Она всхлипывает.

И тут слышится песня. Сначала тихая, она все набирает силу, пока не воспаряет к потолку над нашими головами.

Все больше голосов присоединяются к хору, они звенят в воздухе, наполняя весь огромный зал, вместе с тем сливаясь в один.

Этти постепенно перестает всхлипывать. Время от времени она все еще вздрагивает от боли.

– Хватит плакать, милая, – говорит Орсо. – Я знаю, тебе больно, но сейчас не время для слез. После боли наступит великая радость.

Он делает мне знак. Я увожу Этти со сцены, избегая смотреть на Тенардье. Орсо устраивается на ступеньках, ведущих к сцене. Призраки собираются вокруг него как тени. Они расступаются, освобождая для меня место. Я сажусь среди них, а они начинают что-то бормотать, глядя на метку на шее Этти. Она кладет мне голову на колени, а я глажу ее по золотым кудрям. Этти дрожит. А может быть, это я дрожу. Теперь уже не разобрать.

Лицо у Тигра – бледное и напряженное. Песня смолкает, и повисает тишина. Все глаза направлены на Орсо.

Он широко улыбается и поднимает руки.

– Ну что же вы, откуда такая печаль? Я думал, мы будем праздновать мое возвращение.

Опять слышится музыка. Толпа Призраков, Игроков и Воров поет под звуки старого пианино.

Рядом с Орсо появляется Волк с кубком вина. Все вдруг начинают смеяться и болтать. Гиены спускаются со своих мест в верхних рядах, насильно хватают себе партнеров и кружат их в своих безумных танцах.

Этти поднимает на меня глаза. Она перестала дрожать.

– Я теперь в безопасности, правда?

– Да, – говорю я. – Теперь они не могут причинить тебе вреда.

И теоретически это правда. Теперь ее защищает Закон. Но Тигр смотрит на Этти голодными, суровыми глазами. Он никогда не славился особым уважением к Закону.

Томасис перехватывает мой взгляд. По легкому движению его головы я понимаю, что он хочет со мной поговорить. Выбираюсь из толпы Призраков и подхожу к нему с виновато опущенной головой. Он наклоняет голову и проницательным взглядом изучает мое лицо. Цепи и ожерелья на его шее сверкают в свете свечей.

Он начинает говорить, так тихо, что только я способна услышать его слова.

– Справедливость как огонь прожигает тебя до костей. Закон тяжким бременем лежит у тебя на сердце. – Он протягивает ко мне твердую руку и проводит пальцем по краю моего лица, по щеке и за ухом, остановившись на метке нашей гильдии на шее. – В свое время ты станешь хорошей баронессой Воров.

Я вздрагиваю, испугавшись его слов. Я не хочу быть баронессой, Томасис – барон моей гильдии, мой Отец при Дворе чудес. Думать о чем-то другом просто кощунственно.

– Я не всегда буду рядом, Котенок, – говорит он, будто прочитав мои мысли. Его глаза удивленно сверкают при виде выражения моего лица.

Я даже подумать не могу о том, что означают его слова. Невозможно представить себе мир без Томасиса. Невообразимо, чтобы однажды его подкосили старость или тяжелый недуг. Я не смогу смотреть на то, как другие руки снимают с его шеи все эти украшения и надевают их на чью-то чужую, на шею нового барона гильдии Воров. Я точно не смогу этого сделать.

– Барон гильдии делает все возможное, чтобы защитить своих чад, – ласково говорит Томасис. – Но барон гильдии, кроме того, мудро выбирает себе врагов. – Он смотрит поверх голов на Тигра, который все еще, будто окаменев, сидит за Высоким столом, не спуская глаз с Орсо и Этти. – Есть вещи, от которых даже я не могу тебя защитить.

Он протягивает руку, я беру ее в свои и целую костяшки его пальцев. Достаю жестяную кружку, которую «спасла» из Шатле, и подаю ему. Он хмурится, рассматривая помятую жестянку, в недоумении приподнимает бровь, а затем переворачивает кружку и рассматривает дно. Потом замечает слова, выгравированные на дне кружки – «Большой Шатле» – и начинает смеяться.

Мы смотрим на танцующих до поздней ночи. Музыканты играют наши любимые песни, и все гильдии присоединяются к хору поющих, а я решительно отказываюсь разъяснять для Этти слова. Стараюсь унять поднимающееся внутри беспокойство. Стараюсь не думать о том, что будет завтра. Здесь я окружена братьями. Завтрашний день пусть подождет.

Всю ночь разнообразные знакомые кивают мне в знак признательности за то, что я совершила. Господин Жорж снимает передо мной шляпу и предлагает обучить танцам знати. Пытаюсь усмирить сильно бьющееся сердце: один из Чудесных Двора чудес сейчас снизошел до того, чтобы заговорить со мной. Феми требует рассказать ему, как я это сделала, а весь зал вокруг нас гудит рассказами о том, как самая юная Кошка гильдии Воров вызволила Мертвого барона из Шатле.

Делаю вид, что не слышу их, и стараюсь не слишком сиять. Но на самом деле просто лопаюсь от гордости. Слава для Отверженных – как хлеб с маслом. Борюсь с желанием всматриваться в длинные тени, туда, где мог притаиться небезызвестный Мастер ножей. Изо всех сил пытаюсь не придавать значения тому, что он сейчас обо мне думает.

Вино передают по кругу; кубок приходит к нам от Волка. Мы поднимаем его, произнося особый тост Двора: «Идите сюда, братья и сестры, давайте забудем обо всем». Вино такое крепкое, что на меня накатывает волна жара, тепло и головокружение разливаются по всему телу. Этти делает один глоток и закашливается.

– Привыкнешь, – усмехаюсь я.

Этти теперь в безопасности. Насколько это вообще возможно. Но лицо Тенардье не обещает ничего хорошего. А когда он пьян, то становится бешеным и неуправляемым, кулаки сами сжимаются, чтобы ударить что-то или кого-то. Делаю большой глоток вина – для храбрости и чтобы успокоиться.