Каникулы в Санкт-Петербурге - Татьяна Богатырева

Ира только с виду была хрупкая, а характер у нее был взрывоопасный. Коля это хорошо знал, но Иру все равно очень любил. Настолько, что никогда не говорил ей о том, как ее уродует этот берет. Поэтому Коля на все согласился.

– Ты идиот, ты об этом знаешь? – хмуро спросил он Максима.

– Он не идиот, он романтик, – парировала Ира. – А с тебя винишко красное, я белое не пью. – И она подтолкнула Максима к судну.

* * *

На кораблике Максима укачало. Когда он пришел в себя – будто проснулся, – жутко захотелось есть. Еды у Коли в трюме не было, а сам Коля не был настроен Максиму сочувствовать. Он мрачно рулил, наглухо закрыв дверь на верхнюю палубу. Ира с ними не поехала.

Там, наверху, укутанная пледом Полина пила вино с приобнимающим ее за плечо – чтобы не выпала за борт – Андреем. Андрей будет гореть в аду за все, что он сделал. Но это потом, а сейчас он в опасной близости от Полины, а внизу помирает его бывший лучший друг.

Если Максима не доконает собственная ложь, то прикончит хмурый хозяин кораблика, который бубнит себе под нос, что «чушь, цирк, и сколько можно потакать фантазиям Иры».

Но катал он своих необычных пассажиров добросовестно. Через Зимнюю канавку они снова вошли в Неву, доплыли до самых Адмиралтейских верфей и только потом вернулись к пронизывающим центр рекам и каналам, даже мимо Новой Голландии проплыли. Посмотрели самый широкий в городе мост, про который многие думают, что это площадь, прокатились по Фонтанке, Мойке и каналу Грибоедова. Долго катались, Полина там, наверное, совсем замерзла и напилась вина. Какой ужас.

На выходные никто никуда не поехал. Полина не желала встречаться ни с Андреем-первым, ни с Андреем-вторым. Хотела побыть одна. Андрей с Максимом не разговаривали. Бабушка уехала на дачу, так и не дождавшись компании «Максимки и Андрюши».

Максим, сгорбившись, сидел за столом и молчал. Периодически он поднимал голову и переставал разглядывать свои руки, с надеждой устремляя взор к облезшему турнику. Опускал взгляд ниже, смотрел на экран и снова, понурив голову, смотрел на руки. И так по кругу. Потом решительно начал печатать.

Он сам не мог смотреть на это убожество без содрогания.

Что рифмуется с «красиво»? «Слива»? «Не проходи мимо»?

В какой-то момент мелькнуло, а не найти ли что-нибудь стоящее в интернете, но тут в нем взыграл даже не страх быть разоблаченным Полиной, поэзию вообще-то читающей, а мысль, что один живой человек не в состоянии выдержать столько вранья.

Максим за это лето, кажется, вообще разучился спать. И вкуса еды не чувствовал. Он мечтал, чтобы это все поскорее закончилось, в минуты отчаяния ему было уже даже все равно как. Как-нибудь, но только бы поскорее.

Он решил быть смелым и стойким. Так на его могиле и напишут: «Он не смог, но он хотя бы упорно пытался». Поэтому Максим открыл тетрадь по экономике и попробовал придумать что-то, записывая от руки. Недаром бабушка ему пересказывала передачу о том, как от компьютера у нас отупел мозг, потому что, когда мы печатаем, мозг задействует совсем иной механизм памяти, и воображение напрочь отбивается.

Сейчас Максим ощущал себя наглухо отбитым. Он решил временно забросить это паскудное безрезультативное сочинительство и пойти выгулять собаку.

Но Дамблдор никак не вставал. Максим его тормошил и даже лег на пол рядом с собакой. Дамблдор тихо заскулил.

– Эй, дружище, ну ты чего? Что с тобой такое? – в ужасе бормотал Максим, не понимая, что делать.

Я так много написала тебе о Таганове не для того, чтобы обнародовать какие-то факты из жизни небезызвестного, покойного ныне литератора. Пожалуйста, не публикуй это письмо, я не хочу, чтобы оно было издано и предано огласке.

Желая тебя предупредить, уберечь, могу сказать лишь, что в жизни ты встретишь еще много людей, они будут разными и не похожими ни на тебя, ни друг на друга, у них будут ужасные недостатки, сомнительные достоинства и совсем иная, непохожая на твою, точка зрения. Я так этому рада, тому, что столько еще встреч и событий тебя ждет впереди.

И среди всех этих людей на твоем жизненном пути обязательно встретятся те, кто не совсем удачно справляется с собой и со своей жизнью. Люди, которых никто не любит, или любят, но не те. Люди, которые каждый факт ставят под сомнение, люди, которых всегда все интересует и изумляет. Которым требуется помощь и защита, потому что они никогда по-настоящему не повзрослеют.

Береги их.

Не потому, что это нужно и важно, не потому, что зачастую именно они – соль земли, которая двигает вперед нашу общую противоречивую историю. Нет, повстречав, береги их из чистого эгоизма, только ради себя. Ведь они сделают твою жизнь именно такой, о каких пишут в книгах и рассказывают в фильмах.

После учебы меня ждало распределение, и окончание института приближалось слишком быстро. Шансы остаться работать в Ленинграде были невелики, чтобы тебе было понятнее, хотя думаю, ты и так знаешь эту систему, – ровно так же я хотела бы попасть на практику в «Зеркальный», а поехала, куда направили.

Я боялась отъезда, боялась не быть больше рядом с Тагановым.

В конце концов, я решилась обсудить с ним этот вопрос. Слава был поглощен подготовкой новогодней вечеринки, в том году он решил не совершать обычный рейд по гостям, который обычно заканчивался посещением гостей и по времени мог затянуться вплоть до окончания зимней сессии, а собрать гостей у нас.

Он старался во всем. Всю зиму проработал на одном месте – сторожем кладбища, и очень гордился. Не работой, а мной. По его соображениям, я должна была им гордиться, и он был бы горд, что я им горда.

В его работе на Смоленском кладбище были свои плюсы и свои минусы. Один из наиболее явных плюсов – редкий приятель доходил до его сторожки во время его дежурства, и Таганов в основном занимался чтением и много в тот год писал. К кладбищу он относился ровно, справедливо рассуждая, что бояться следует живых, а не мертвых. А живые в декабрьские морозы редко бродили по кладбищу, так что и охранять там особенно было нечего.

Но с чего-то он решил, что еловые похоронные венки могут составить конкуренцию и даже стать альтернативой обычной новогодней ели. И принес их с работы в таком количестве, что с избытком хватило для украшения и кухни, и коридора, и для подарка соседям для закрепления перемирия.