Свадьба собаки на сене - Наталия Миронина

– Я согласен. Я завтра напишу заявление и начну оформлять увольнение. Я хочу, чтобы все было по правилам.

– Ок! – услышал он ответ. – Это правильное решение. Нам такие специалисты очень нужны.

Утром следующего дня он сидел в кабинете начальника голландского отделения Внешторга.

– Вы понимаете, что вы делаете?! Вы, кажется, не в своем уме! Если не хуже! – орал тот. – Вы пишете заявление, просите вас уволить в связи с переходом на другую работу. А другой работой является международная компания по продаже производственных холодильников с головным офисов в Амстердаме! Вы отдаете себе отчет, какие у этого могут быть последствия?!

– Какие? – Вадим спокойно посмотрел на толстого человека в синем костюме. Они встречались неоднократно. Он даже был у них с Ритой в гостях. Рита тогда вывернулась наизнанку и сделала пироги с вязигой – она разузнала, что это любимое блюдо начальства. «Рита ошиблась. Пироги не впрок пошли!» – подумал Вадим.

– Вы… вас… Я даже не знаю, что будет с вами. Вы будете считаться невозвращенцем!

– С какой стати?! Я гражданин Советского Союза. Я буду работать по контракту. Как только он окончится, я вернусь в Москву. Откуда вы взяли, что я – невозвращенец?!

– Не морочьте мне голову! Такую должность вам может найти только ваше ведомство! И заработную плату начислять вам будет оно, а не эта ваша голландская компания.

– Если только в этом дело, укажите, сколько я должен отчислять в бюджет. И я буду это делать. Если моей стране нужна плата за то, что я буду заниматься тем, что хорошо умею делать.

– А в своей стране вы не можете заниматься тем, что хорошо умеете делать?

– Не могу. – Вадим почувствовал, что звереет. Он понимал, что дипломатичность сейчас была бы уместнее, что можно было найти какой-то выход, но происходящее в Москве, то, что он увидел по телевизору, вдруг развязало ему руки. Он нутром чувствовал наступившую там свободу, и здесь, в этом тесном, затхлом мирке маленького «филиала», маленького учреждения, которое держалось на страхе, подчинении и недоверии, он взорвался.

– Я – ухожу. Хотите вы этого или нет.

– Я вам заявления не подпишу! И вы еще спасибо скажете мне, когда вас вызовут для объяснения ваших поступков!

– Меня никуда не вызовут. Потому что я никуда не вернусь. Я вам это говорю прямо. И только вы виноваты в этом.

Вадим встал и вышел из кабинета. Вслед ему что-то прокричали про квартиру.

– Не волнуйтесь, завтра же съеду! – бросил он вполголоса. Ему было жаль своих нервов и жаль времени. И жаль с таким настроением начинать новый этап собственной жизни. Он в этом кабинете пробыл битых два часа, занимался демагогией только лишь потому, что начальник боялся за свою задницу, только лишь потому, что ему придется сообщить, что его подчиненный самовольно устроился в иностранную компанию.

В отделе уже все знали – то ли слышали, то ли секретарша донесла. Все молчали на всякий случай. Эти люди оставались здесь, а потому слова поддержки высказать боялись. Еще они завидовали, забыв, что Вадим заслужил это предложение – он работал, невзирая на политическую ситуацию, несмотря на отношения с коллегами, он работал, потому что так надо было. Они забыли, как учился Вадим всему новому, что предлагало это место.

– До свидания, всем всего хорошего, – попрощался он, забрав свои вещи из стола.

В ответ прозвучало глухое «до свидания».

– У меня несколько вопросов, которые я хотел бы обсудить. – Вадим опять сидел в кабинете управляющего голландской компанией.

– Слушаю вас. Надеюсь, вы согласны?

– Да. И это мое согласие имеет оборотную сторону. Меня отказываются увольнять. У меня нет жилья – служебное я должен освободить. У меня нет документов, которые свидетельствовали бы о том, что у меня приличный рабочий стаж. У меня есть загранпаспорт. Он потеряет силу. Я оказываюсь между странами, между небом и землей. И все из-за того, что на работе мое увольнение отказываются оформить по всем правилам. Они в моем выборе видят политический шаг. А это вовсе не так. Я просто хочу заниматься делом. И это мое право.

– Вы знаете, думаю, людям в Москве это уже очевидно. Но до тех, что в Голландии, эти веяния еще не дошли. Не волнуйтесь. Мы вас очень ценим как специалиста. Мы сделаем все необходимое. У вас будет все, что надо. Все документы, а на работе оформим социальный пакет. Это у нас делается автоматически.

– Значит ли это, что я не смогу вернуться на родину.

Управляющий развел руками:

– Это будет зависеть от того, что там теперь будет происходить. Я осмелюсь вам дать совет: живите пока здесь. Работайте, пускайте корни. А как только ситуация нормализуется и будут приняты соответствующие законы – поезжайте на родину.

Вадим помолчал. Он не мог вернуться назад. Если бы его и приняли обратно, от него бы не оставили мокрого места. Фигурально выражаясь, конечно. Просто уехать в Москву и стать безработным? Нет, это тоже не вариант. Да и уехать сложно – документы все во Внешторге, паспорт у него, но кто знает, какие распоряжения на этот счет поступили в Аэрофлот и пограничные службы. Выход один – оставаться здесь.

– Спасибо вам. – Вадим улыбнулся управляющему. – Когда мне выходить на работу?

Все получилось, как ему обещали. Он был встроен в общество, как пазл встраивается в картинку. Совершенное знание языка сделало его своим – недаром говорят, что, осваивая язык, мы невольно перенимаем ментальность. Пусть это будет поверхностное соответствие, но его избежать почти невозможно. Вадим ловил себя на том, что думал по-английски, а русским словам подбирал голландские синонимы. Очень скоро его образ жизни уже ничем не отличался от образа жизни его соседей и коллег.

В буднях Вадима хватало всего – и трудностей, и радостей, и стычек с врагами, и поддержки друзей. Иногда не хватало Москвы. Ностальгия его не мучила, его мучила память о людях, которым он вряд ли когда-либо сможет объяснить, почему его жизнь так поменялась, почему он принял решение остаться жить за границей. И он никогда не сможет им рассказать, что это все для него значило.

Хотел ли он вернуться в Россию? Хотел, но пока это было абстрактное желание, которое скорее было связано с самолюбием, с амбициями. Вернуться хотелось «на коне». Только Вадим не понимал, что это будет означать в реальности. Каких высот и вообще чего он должен достигнуть здесь, чтобы вернуться в Москву победителем. Разница между московской карьерой и здешней была существенной, и прежде всего успешный человек здесь внешне ничем не выделялся, и его образ жизни почти не отличался от образа жизни большинства. Карьера как способ обозначить свою значимость и исключительность здесь была практически невозможна – кричать о растущем счете в банке здесь было не принято. «Я не буду загадывать и спешить. Я посмотрю, как у меня пойдут здесь дела», – говорил он себе.

Впрочем, однажды он опять кинулся собирать чемоданы. И опять звонил в кассы, чтобы купить билеты, и опять каждую минуту переключал новостные каналы, которые показывали одну и ту же картинку – горящее белое здание на московской набережной. В октябре девяносто третьего года Вадим опять обрывал телефоны, опять пытался разыскать московских знакомых. Он смог дозвониться только до Риты. Дозвонившись, он, даже не поздоровавшись, умолял ее разыскать Толю Лукина.