Пелагия и красный петух - Борис Акунин

Монахиня гнала прочь ужасную мысль: вотсузится ход до такой щелки, что двигаться дальше станет нельзя. Тогда – конец,причем страшный, потому что пятиться в обратном направлении невозможно. Так изастрянешь в этом каменном саване, и никто никогда не сыщет... Зачем только еепонесло за петухом? Лучше сидела бы себе внизу, ждала помощи!

Куда он делся, погубитель? Ему-то что, он гдеугодно пролезет.

Пелагия обессиленно прижалась лбом к мокромукамню, закрыла глаза.

Тут-то Петя себя и объявил, заорал во всепетушье горло – где-то наверху, близко:

– КУККАРЕКУУУУ!!!!!

Должно быть, подошло ему время в третий ипоследний раз кричать.

Сестра открыла глаза, задрала голову – иувидела слабо брезжущий свет!

Ахнув, рванулась кверху.

Небо, ей-богу, небо! Оно нестерпимо сияло,резало привыкшие к темноте глаза.

Пелагия по пояс высунулась из норы, вдохнулаполной грудью блаженный запах свободы. Рядом, на камне, как ни в чем не бывало,сидел Петя, на монашку внимания не обращал – деловито выклевывал себе что-тоиз-под красного крыла.

Свет был не таким ярким, как показалось сестреиз мрака. Оказывается, только-только рассвело, солнце еще не поднялось надгоризонтом.

Странно – инокиня могла бы поклясться, чтопробыла в подземном заточении несколько часов, а по цвету неба выходило, чтосамое большее полчаса. Какая все-таки загадочная материя – время. То застынетна месте, то несется сломя голову, и никогда одна минута не равна другой, часчасу, день дню, год году.

Однако следовало вычислить, куда же это онавыбралась?

Тут обнаружилось, что полностью вылезти из дырыне получится – некуда. Щель, из которой выглядывала сестра, располагалась вотвесной стене: ни подняться, ни спуститься. Петушок еще как-то пристроился вкаменной зазубрине, но человек ведь не птица.

Получалось, что радость была преждевременной.

Перегнувшись, Пелагия с трепетом увидела, чтокнизу обрыв не просто отвесный, а еще и вогнутый. По такому нипочем не слезешь.

Спрыгнуть нельзя и подавно. Высота – саженейдесять, внизу острые камни.

Как же отсюда выбраться? Не назад же в пещерулезть. Дрожь пробирала от одной мысли. И потом, что толку возвращаться –выход-то засыпан.

Приглядевшись получше, монахиня поняла, чтонаходится как раз над тем местом, где входила в пещеру. Узнала и клинообразнуювыемку, и кусты. Отлично просматривался и сам лаз, причем вовсе не засыпанный,а совершенно свободный.

Не поверила своим глазам.

Как это может быть?

Неужто за те нескончаемые полчаса, в течениекоторых она лезла вверх, кто-то успел разобрать завал? Но тогда вокруг были быразбросаны камни. Что-то не видно.

Чудеса, да и только.

Снизу донесся грохот – сначала негромкий, нопостепенно набирающий силу.

Снова обвал?

Монахиня высунулась дальше и вдруг увидела наоткосе, выше лаза, человека, который вел себя очень странно.

В руках у него была здоровенная дубина.Человек использовал ее как рычаг: расшатывал большущую каменную глыбу, из-подкоторой вниз сыпались камни поменьше.

Вот глыба покачнулась, ухнула вниз.

Затрещали ветки – следом за валуном на кустыобрушился целый камнепад, и лаз оказался полностью засыпан.

Пелагия смотрела как завороженная. Даже не насам обвал, а на человека, что его устроил.

Вернее, на голову злоумышленника.

Лица сверху было не видно – закрывала мохнатаяшапка со свисающим волчьим хвостом. Вот на этот-то хвост монахиня и уставилась.

Это был он, точно он! Струков хвост, чтопомахивал в вечерней чаще с еловой ветки!

Больше всего Пелагия испугалась, что спит ивидит сон. Что сомлела в закупоренной пещере, впала в забытье. Сейчас очнется иокажется, что ничего этого нет – ни света, ни чистого воздуха, лишь каменныймешок.

Зажмурилась до боли в веках, закрыла рукамиуши.

Ничего не видеть, ничего не слышать!

Когда от натуги зазвенело в ушах, убралаладони, открыла глаза.

Нет, не сон.

Небо, розовые блики восхода, каменная стена.

Только призрак в волчьей шапке исчез. Но делоего рук осталось – наглухо заваленный вход в пещеру.

Или привиделось?

Долго после этого Пелагия просто молилась, непытаясь вникнуть в недоступное разуму. Хорошо все-таки быть монахиней: когда незнаешь, как быть и что думать, можно взять и помолиться – молений-то всякихвыучила много. И от лукавого наваждения, и от сумеречных напастей, и отдушевного затмения.

Не скоро – может, через час или два, когда ужевовсю светило солнце, – умирилась, стала размышлять, как выбираться.

И придумала. Петя-Петушок подсказал.

Ему, видно, наскучило торчать на крошечномвыступе, как на жердочке.

Поквохтал немножко, да и сиганул с кручи.

Отчаянно полоща куцыми переливчатымикрылышками, спланировал вниз. Там встряхнулся и, не оглядываясь на брошенуюподругу по несчастью, побежал по тропинке.

Пелагия вышла из паралича.

Сукно-то крепкое, сказала она себе, ощупываяподрясник. Если на полосы разодрать да связать, получится веревка, и длинная.Конец можно вокруг вот этого каменного пальца обвязать.

До самого низа, конечно, не хватит, но это ине нужно. Спуститься бы до откоса, где Волчий Хвост стоял, это отсюда саженейпять, а дальше уже более или менее полого. Ну а коли веревка окажется коротка –так еще ведь чулки есть, нитяные.

Ничего, ничего, как-нибудь.

Окружной прокурор Матвей БенционовичБердичевский имел некоторую склонность к патетическим оборотам речи – обзавелсятакой привычкой, выступая перед присяжными в суде. И в повседневной жизни,бывало, станет говорить обычным языком, а после увлечется или расчувствуется, итут же начнут вплетаться всякие «доколе» и «воистину».