Свободу медведям - Джон Ирвинг

— О да! — произнес Кефф.

О да, я узнал бы его из миллиона других. О, добрый старый звук нашего зверя, мчащего моего Зигги!

— Ха! — воскликнул Кефф. — Это он, умник. Это он, твой извращенец!

А с тобой, Кефф, почти покончено. Пчелиный улей с третьего ряда — тебе, Кефф, прямо в то место, где твоя башка без шеи маячит почти на уровне жужжащей кладки ульев! Прямо туда, где ты затаился на своем высоком сиденье, Кефф, — этот пчелиный улей твой. Может, и следующий, а может, и весь верхний ряд рухнет на тебя, толстый Кефф. Если я решусь, Кефф, и если я подумаю, что это хоть как-то поможет.

Сколько пчел хватит тебе, Кефф? Такому здоровенному парню, как ты? Сколько пчелиных укусов ты сможешь выдержать? Каков твой предел, слабак Кефф?

Была ли это холодная рука Галлен, которая вернула меня обратно? Отчего я скорчился на краю платформы, думая: «Что теперь, Зигги? Как мне удержать тебя от встречи на вершине горы с мигающими голубым фарами „фольксвагена“ и с резко выброшенными пальцами в черных перчатках?»

Подъем вверх по горе, где мы с Кеффом свернули с гравиевых американских горок, становился все круче; тремя кривыми дугами в форме буквы «S» выше платформы с пчелами шла самая крутая из них. Она выглядела не менее острой, чем Z. «Ладно, — подумал я, — ему придется снизить скорость, чтобы пройти по ней, — даже Зигги, даже его зверю придется снизить скорость на такой крутизне. Может, даже до первой; ему придется ехать очень медленно, так что он должен будет увидеть меня на дороге».

И я побежал, я не разбирал криков Кеффа — нет, я не желал слышать, о чем он там кричал мне.

Вам всегда кажется, что ночью вы бежите быстрее, даже если бежите вверх по склону, — вам не видно, как медленно ускользает под вами дорога и уходят назад деревья. Очертания предметов в ночи едва различимы и расплывчаты; я слышал, как усилился рев зверя.

Воспоминания ли заставляют меня представить все это в деталях и обнаружить неоспоримые факты? Или я и вправду мог слышать их тогда? Пчел. Миллион, биллион, триллион их жужжаний, настойчивых и беспокойных.

Но это я помню точно: это произошло тремя S выше по горе-акробатке, где началась Z. Настолько ли все удачно получилось, что я увидел, как свет фары ударил в заросли деревьев вокруг меня, именно в тот момент, когда я завернул на Z? Или это произошло где-то на последних метрах S, при подходе к Z? Или на самом деле мне пришлось затаиться в засаде и ждать, прежде чем «тамп-тамп» клапана и шлепанье шины завернули на Z?

Как бы там ни было, я был настороже; я видел очертание мотоциклиста, приближающегося на небольшой скорости с кривой дуги S подо мной, слышал, что он сбросил обороты, и заметил судорожное подергивание фары, облившей меня лунным светом и приковавшей к этому месту дороги.

Затем я услышал, как скорость падает до первой. На изгибе Z — направлялся ли он ко мне, стоящему у обочины? Или это просто фара слепила меня?

— Проклятый Графф! — закричал он, и зверь исторг из себя плевок.

— О, Зигги! — воскликнул я; я мог бы поцеловать его блестящий шлем — только это был не шлем. Это был голый купол, круглый как луна, такой же голый, как в вечер его побега. Холодный, как пистолет.

— Проклятый Графф! — повторил Зигги и попытался рывком сбросить обороты. Он занес ногу, чтобы ударить по стартеру.

— Зиг, они блокировали дорогу у Санкт-Леонардо!

— У тебя блокированы мозги, — сказал он. — Дай мне проехать.

— Зигги, ты не можешь ехать дальше. Тебе нужно спрятаться.

Он опустил ногу, я выбил его из равновесия, поэтому ему понадобились обе ноги, чтобы удержать мотоцикл.

— Проклятый Графф! От тебя одни неприятности! Слюнтяй, испортивший эту девчонку!

И он с усилием выровнял мотоцикл, саданув ногой по стартеру. Но я помешал ему.

— Зигги, они устроили тебе засаду! Тебе нельзя ехать.

— Так у тебя есть план, Графф? — выкрикнул он. — Я бы хотел выслушать твой план, чертов Графф!

Нет, никакого плана у меня не было. Конечно, не было.

Но я сказал:

— Ты должен заглушить мотоцикл. Отвести его в сады и затаиться там до утра.

— И это план? — взвился он. — Разве ты хоть раз придумал что-то дельное, Графф? Даже до того, как смазливая девчонка отняла у тебя последние мозги, ты не придумал ни одного мало-мальски стоящего плана.

И он попытался высвободить руль из моего захвата, но я прижал его ноги к мотоциклу, чтобы он не мог нажать на стартер.

— Ни одного разумного плана, проклятый Графф! Ни одного великого замысла — ничего стоящего, пока ты держишься за бабью юбку!

И он развернул мотоцикл, резко рванув руль и приподнявшись на каблуках. Но я по-прежнему прижимал его ногу, не давая ей надавить на стартер.

— Безмозглый, серенький Графф! — заорал он. — У тебя в голове одна труха!

И он качнул переднее колесо, нацелив его вниз по склону. Потом толкнул и покатил своего зверя; я ухватился за карман с клапаном на его охотничьей куртке и побежал рядом.

— Истерия из-за девственной плевы! — выкрикивал он. — Эх ты, Графф!

О, он не сдавался, он продолжал упорствовать, и мотоцикл катился теперь вниз; он пытался найти сцепление, пытался высвободиться из захвата, чтобы рвануть вперед на своем звере.

— Ты всегда все портишь, Графф! — неожиданно спокойно сказал он.

Но я не мог больше удерживаться. Я вскочил на место позади него, и мотоцикл качнулся в сторону. Я навалился ему на спину, но он не откинул подножки для заднего седока. Он явно намеревался уехать один.

Я почувствовал, как он нашел сцепление.

Но я ему помешал: перегнувшись через его плечи, врезал ладонью по кнопке глушения мотора. Мотоцикл так и не смог завестись. Он выдал глухой выхлоп газа, но обороты тут же упали. Я навалился на него, и он съехал на бензобак, широко расставив ноги, его колени втиснулись под руль; но ступни не попали на его собственные подножки, и он не смог дотянуться ими до педали.

Обороты не удерживались ни на одной передаче. Слегка наклонившись вперед, наш разъяренный зверь двигался сам по себе. Мы летели в свободном скольжении, свет фар бежал впереди нас; мы катились по инерции с выключенным мотором — тихие брызги гравия разлетались в разные стороны, тихое шуршание покрышек несло нас вниз. Мы не производили ни звука.

Неужели даже пчелы не слышали нашего приближения?

Этот S-виток, потом следующий, едва различимый из-за мчащейся быстрее стрелы ночи по сторонам.

— Подвинься на заднее сиденье! — крикнул Зигги. — Я должен поймать сцепление.

Но спуск оказался слишком крутым; я всем весом навалился на него, на бензобак. И в тот момент, когда я попытался отодвинуться, на нас неумолимо надвинулась третья кривая S.