Остров на краю света - Джоанн Харрис

И тут сломался подъемник. Не знаю, то ли что-то случилось со стрелой, может, я ее перегрузила сверх меры, то ли с двигателем, а может, все дело было в том, что я провезла подъемник по мелководью, но он застыл и отказался двигаться. Я потеряла какое-то время, отыскивая причину поломки, потом, когда стало ясно, что мне это не удастся, стала носить камни вручную, выбирая самые большие, какие мне только удавалось поднять, и скрепляя их вместе полными лопатами земли. Прилив живенько поднимался, подбадриваемый южным ветром. Я слышала, как вдалеке по отмелям идут первые волны. Я продолжала копать, используя прицеп тягача для подвоза земли к постройке. Я использовала весь брезент, какой у меня был, и набросала побольше камней, придавливая его, чтобы землю не смыло.

Я закрыла меньше четверти нужного расстояния. Но все равно мое наспех сделанное сооружение пока держалось; если бы только не сломалась лебедка…

Уже темнело, хотя облака немного поредели. Ближе к Ле Салану небо было красно-черное, зловещее. Я на мгновение остановилась, чтобы размять ноющую спину, и увидела, что кто-то стоит надо мной, на дюне, силуэтом на фоне неба.

Жан Большой. Я не видела лица, но, судя по его позе, он за мной наблюдал. Он смотрел еще несколько секунд, потом, когда я пошла к нему, неловко плюхая по грязной воде, просто повернулся и исчез за гребнем дюны. Я пошла за ним, но — от усталости — слишком медленно, зная, что, пока я дойду до места, отца там уже не будет.

Я видела, как внизу прилив шел вверх по ручью. Прилив был еще невысоко, но со своей позиции я уже видела слабые места сооружения: места, где ловкие пальчики бурой воды смогут пробраться через рыхлую землю и камни, открывая путь. Тягач уже стоял по брюхо в воде; еще немного — и двигатель зальет. Я выругалась и помчалась вниз к ручейку, завела мотор, он дважды заглох, потом мне наконец удалось отогнать шумно протестующий тягач в облаке маслянистого выхлопа на безопасное место.

Чертов прилив. Чертово невезение. Я со злости бросила в воду камень. Он ударился об укрепления в устье с издевательским плеском. Я выдрала останки мертвой азалии и швырнула туда же. Я поняла, что во мне бушует внезапная, апокалипсическая ярость, готовая взорваться, и через секунду уже швыряла в ручей все, что могла поднять, — камни, пла?вник, всякий мусор. Лопата, которой я раньше копала, все еще лежала в прицепе; я схватила ее и принялась яростно копать мокрую землю, взметая в воздух невозможный душ из земли и воды. Из глаз у меня текли слезы; горло болело. Какое-то время я не сознавала, что делаю.

— Мадо, остановись. Мадо!

Я, должно быть, слышала его, но повернулась только тогда, когда его рука легла мне на плечо. Мои ладони под перчатками покрылись волдырями. Было больно дышать. Лицо покрылось коркой запекшейся грязи. Он стоял у меня за спиной, по щиколотку в воде. Обычная ирония исчезла: теперь у него вид был сердитый и обеспокоенный.

— Мадо, ради бога. Ты что, никогда не сдаешься?

— Флинн. — Я тупо уставилась на него. — Что вы тут делаете?

— Я искал Жана Большого. — Он нахмурился. — Я кое-что нашел, что вынесло приливом на Ла Гулю. Думал, ему будет интересно.

— Опять омары, — ядовито предположила я, вспоминая первый день на Ла Гулю.

Флинн сделал глубокий вдох.

— Вы такая же сумасшедшая, как Жан Большой, — сказал он. — Вы же тут убьетесь.

— Нужно же что-то делать, — сказала я, подбирая лопату, которую уронила, когда он меня остановил. — Кто-то должен им показать.

— Кому показать? И что?

Он пытался держать себя в узде, но получалось это у него плохо; в глазах горел опасный огонек.

— Показать им, как можно дать отпор. — Я пригвоздила его взглядом. — Как держаться вместе.

— Держаться вместе? — презрительно переспросил он. — Вы же, кажется, уже пробовали? И как, вышло?

— Вы прекрасно знаете, почему у меня ничего не вышло, — сказала я. — Если бы только вы ввязались в дело — вас они послушали бы…

Он с усилием заговорил спокойно:

— Вы, кажется, не понимаете. Я не хочу влезать в это дело. Зачем совать руку в корзину с крабами? Ничего не выйдет, а в конечном итоге получится только хуже.

— Если Бриман смог защитить «Иммортели», — настаивала я сквозь стиснутые зубы, — то и мы можем сделать то же самое. Мы можем восстановить старый волнолом, укрепить утесы на Ла Гулю…

— Конечно, — ехидно сказал Флинн. — Вы, и двести тонн камня, и землечерпалка, и инженер-гидротехник, и… скажем… примерно полмиллиона франков.

На секунду я растерялась.

— Так много? — отозвалась я наконец.

— Не меньше.

— Вы, кажется, неплохо разбираетесь в этих делах.

— Ну да, я замечаю такие вещи. Я видел работы в «Иммортелях». Могу сказать, что это дело не простое. К тому же Бриман строил на основании, заложенном тридцать лет назад. А вы хотите строить все с нуля.

— Вы обязательно что-нибудь придумаете, если захотите, — повторила я, дрожа. — Вы разбираетесь в устройстве разных вещей. Вы можете найти способ.

Флинн смотрел на горизонт, словно там можно было что-то увидеть.

— Вы никогда не сдаетесь, верно?

— Никогда. — Наотрез.

Он не глядел на меня. За спиной у него были низкие облака, почти того же охряного цвета, что и его волосы. От соленого запаха надвигающегося прилива у меня щипало глаза.

— И вы не успокоитесь, пока не добьетесь результатов?

— Нет.

Пауза.

— А оно действительно того стоит? — спросил он наконец.

— Для меня — да.

— Что я хочу сказать. Еще одно поколение — и здесь никого не будет. Ради бога, посмотрите на них. Любой, у кого осталась хоть капля мозгов, уже давно уехал. Может, лучше предоставить событиям идти своим чередом?

Я только поглядела на него и ничего не сказала.

— Деревни все время умирают. — Он говорил тихо, убедительно. — И вы это знаете. Это часть здешней жизни. Может, это даже пойдет людям на пользу. Заставит их снова поработать головой. Построить себе новую жизнь. Посмотрите на них: они кровосмесительствуют, вымирают. Им нужен приток свежей крови. Здесь они цепляются за пустоту.

Упрямо:

— Это неправда. Они имеют право. И большинство из них — старики. Слишком старые, чтобы начать новую жизнь в другом месте. Подумайте про Матиа Геноле, или про Аристида Бастонне, или про Туанетту Просаж. Остров — вот все, что они знают. Они никогда не переедут на материк, даже если туда переберутся их дети.

Он пожал плечами.

— Ле Салан — еще не весь остров.

— Что? Хотите сделать их гражданами второго сорта в Ла Уссиньере? Чтобы снимали жилье у Бримана? А откуда они возьмут деньги? Ни один из этих домов, знаете ли, не застрахован. Они все слишком близко к морю.