Четвертое Правило Волшебника, или Храм Ветров - Терри Гудкайнд

— Магистр Рал сказал, что сам его допросит.

— Но он вернется только к завтрашнему вечеру. Мало ли что может произойти за это время? Вдруг в эту самую секунду что-то происходит, и когда он вернется, будет уже поздно что-либо предпринимать? Что, если Ричард погибнет лишь потому, что мы сидели сложа руки, подчиняясь его приказу? Ричард боится за меня и поэтому не может мыслить здраво. Марлин знает, что происходит, и, пока мы теряем время, угроза растет. Что ты мне говорила? О том, что колебания могут оказаться для тебя роковыми. Или для тех, кто тебе дорог.

Лицо Кары окаменело, но она промолчала.

— Ричард мне дорог, и я не собираюсь рисковать его жизнью, предаваясь колебаниям. Я получу ответы на эти вопросы.

Кара наконец улыбнулась:

— Мне нравится ход твоих мыслей, Мать-Исповедница. К тому же ты мне сестра по эйджилу. Приказ был неверным, если не глупым. Морд-сит подчиняются глупым приказам магистра Рала лишь тогда, когда под угрозой его мужская гордость, а не жизнь. Мы немного побеседуем с Марлином и получим ответы на все эти вопросы и на некоторые другие тоже. Когда магистр Рал вернется, мы сможем предоставить ему все необходимые сведения — если вообще к этому времени не покончим с возникшей угрозой.

Кэлен хлопнула по перилам ладонью:

— Вот теперь узнаю Кару!

Они пошли вниз. По мере того как они спускались, коридоры, украшенные панелями и коврами, сменились узкими каменными туннелями, в которых горели только тусклые лампы, а еще ниже ходы были освещены факелами и пахло сыростью и плесенью.

Кэлен приходилось ходить по этим мрачным туннелям гораздо чаще, чем хотелось бы. Здесь она принимала признания осужденных. Именно здесь она впервые применила свою волшебную силу Исповедницы, когда допрашивала человека, который жестоко надругался над дочерьми своего соседа и убил их. Конечно, каждый раз ее сопровождал волшебник. И вот теперь она идет допрашивать волшебника.

Когда они прошли мимо солдат, охраняющих переход между двумя лестничными пролетами, и собирались повернуть за угол, к последнему коридору, где было полно солдат, Кэлен взглянула на морд-сит. Кара была красавицей, но грозной красавицей, и в ее глазах была сейчас только холодная настороженность.

— Кара, можно я задам тебе личный вопрос?

Кара заложила руки за спину, но не замедлила шага.

— Ты сестра по эйджилу. Спрашивай.

— Ты тогда сказала, что колебания могут стоить жизни тебе или тем, кто тебе дорог. Ты ведь говорила о том, что уже однажды произошло с тобой, да?

Кара остановилась. Даже в тусклом свете факелов Кэлен увидела, что морд-сит побелела.

— Вот уж действительно очень личный вопрос.

— Ты вовсе не обязана мне ничего рассказывать. То есть это не приказ, а просто женское любопытство. Мне стало интересно. Ты столько обо мне знаешь, а я знаю о тебе только то, что ты морд-сит.

— Я не всегда была морд-сит, — прошептала Кара. Угрожающее выражение исчезло с ее лица, и она вдруг стала похожа на маленькую испуганную девочку. Кэлен поняла, что сейчас Кара видит не пустой коридор, а что-то совсем другое. — Почему бы мне и не рассказать. Ты ведь сама говорила, что меня нельзя винить за то, что со мной сделали другие. Это не моя вина. Каждый год в Д’Харе отбирали девочек, которых обучали мастерству морд-сит. Известно, что самая большая жестокость произрастает из самой большой доброты. За имена девочек, отвечающих необходимым требованиям, выплачивалась награда. Я была единственным ребенком, отвечала всем требованиям, и возраст был подходящим. Девочку забирают вместе с родителями, и во время подготовки морд-сит родителей убивают. Мои родители не знали, что нас продали охотникам.

Голос Кары звучал бесстрастно, лицо не выражало никаких эмоций, будто она говорила о прошлогоднем урожае. Сами слова, а вовсе не интонация, выражали все ее эмоции.

— Мы с отцом были во дворе, резали цыплят. Когда за нами пришли, я и понятия не имела, что это значит. Но отец знал. Он увидел, как охотники спускались с холма, и напал первым. Но он увидел не всех, или их было слишком много, и они стали его теснить. «Кари, нож! — кричал он мне. — Кари, возьми нож!» Я послушалась. Отец удерживал троих охотников. Мой папа был очень большой. «Кари, режь их! — снова закричал он мне. — Режь их! Быстро!»

Кара поглядела Кэлен в глаза:

— Но я просто стояла. Колебалась. Я не хотела никого убивать. Не хотела причинять никому боль. Я даже цыплят резать не могла, их резал отец.

Кэлен на знала, станет ли Кара продолжать рассказ. В повисшем мертвом молчании она решила про себя, что если Кара не станет продолжать, то она больше не будет ее расспрашивать. Кара глядела в пространство, погрузившись в свои видения. Затем она продолжила:

— Кто-то подошел ко мне. Никогда этого не забуду. Я подняла голову и увидела женщину. Очень красивую женщину, красивей которой я никогда не видела, с огромными голубыми глазами и роскошными светлыми длинными волосами. Солнечные блики плясали на ее алом кожаном одеянии. Она с улыбкой склонилась надо мной и забрала у меня нож. В ее улыбке было что-то змеиное. С тех пор мысленно я ее только так и называла — Змея. Выпрямившись, она произнесла: «Ну разве это не прелестно? Крошка Кари не хочет никого резать. Твои колебания только что сделали тебя морд-сит, Кара. Начало положено».

Кара стояла неподвижно словно статуя.

— Меня посадили в крохотную каморку с маленьким лазом в нижней части двери. Я не могла выйти. Но крысы вползать могли. Ночью, когда я не выдерживала и засыпала, крысы пробирались в каморку и кусали меня за пальцы. Змея избила меня до полусмерти, когда я загородила лаз. Крысы любят кровь. Она их будоражит. Я научилась спать, свернувшись в тугой клубок, стиснув руки в кулаки и прижимая их к животу, чтобы крысы не могли добраться до пальцев. Но они всегда добирались до пальцев ног. Я снимала с себя рубашку, чтобы прикрыть ею ноги, но тогда, если я не спала на животе, они кусали соски. Лежать полуголой на холодном полу, пряча под живот руки, уже само по себе было пыткой, но это помогало мне дольше не уснуть. Если крысы не могли добраться до пальцев ног, то кусали за уши, за нос, за икры, пока я не просыпалась и не отгоняла их. Ночью я слышала, как кричат другие девочки, когда их будит крысиный укус. Я постоянно слышала, как кто-нибудь из них плачет по ночам и зовет маму. Иногда я сознавала, что слышу свой собственный голос. Порой я просыпалась от того, что крысиные коготки царапали мне лицо, усики щекотали щеки, а холодные носы тыкались в губы, вынюхивая остатки пищи. Я решила перестать есть и оставлять похлебку и кусок хлеба крысам в надежде, что они оставят меня в покое. Но ничего не вышло. Еда только привлекла полчища крыс, а потом… После этого я съедала до последней крошки все, что приносила мне Змея. Иногда она поучала меня: «Не надо колебаться, Кара, не то крысы съедят твой ужин». И я понимала, что она имеет в виду, говоря «не надо колебаться». Она напоминала мне, во что обошлись мои колебания мне и моим родителям. Когда они у меня на глазах замучили до смерти маму, Змея сказала: «Видишь, к чему привели твои колебания, Кара? К чему привела твоя нерешительность?» Нас учили, что Даркен Рал — «отец Рал». Что у нас нет другого отца, кроме него. Когда меня ломали в третий раз, приказав замучить моего настоящего отца до смерти, Змея велела мне не колебаться. И я не колебалась. Отец молил меня о пощаде. «Кари, пожалуйста, — рыдал он, — Кари, не будь такой, какой они хотят тебя сделать». Но я не колебалась ни секунды. А после этого моим единственным отцом был отец Рал.