Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

Благодаря отчетам Сотертона и Невилла мы можем судить об одном из важнейших обстоятельств, определявшем условия жизни повстанцев, – погоде. Оба источника утверждают, что июль в том году выдался жарким и солнечным, что, несомненно, способствовало проведению строительных работ и благоустройству лагеря. Мэтью Паркер, оказавшись на Маусхолдском холме, обнаружил, что многие жители лагеря были просто вымотаны длительной жарой[136]. Когда 31 июля в Норидж прибыла армия маркиза Нортгемптона, солдатам, измученным жарой, понадобился длительный отдых[137]. Однако в течение месяца разразились как минимум две мощные грозы, которые сопровождались шквальным ветром и ливнями. Первая из них, скорее всего, относится к началу июля, когда в лагерь со всех сторон доставлялись пленные джентльмены. Мы располагаем свидетельством одного из таких пленников, которого буря застигла посреди дороги, в открытой повозке[138]. Вторая гроза, имевшая место 1 августа, была столь сильна, что дождевые потоки погасили пожары, вспыхнувшие в городе после битвы с армией Норгемптона[139]. Согласно свидетельству Сотертона, повстанцы, застигнутые стихией в городе, укрылись в городских церквях, где и провели ночь[140]. После той бури погода резко изменилась. На смену знойному и засушливому июлю пришел прохладный дождливый август, как это и описано в «Мертвой земле». Песчаные почвы Маусхолдского холма быстро впитывали дождевую воду, однако грозы вызвали довольно значительные разрушения, что в условиях жаркой погоды и нехватки воды могло спровоцировать вспышку инфекционных заболеваний и серьезные бытовые неудобства.

В моем романе упоминается о том, что в лагере были устроены собственные пекарни и пивоварни, а также цирюльни и лавки, в которых ремесленники торговали своими товарами. Как я уже говорил, там имелись загоны для скота и лошадей, которых необходимо было объезжать, готовя к участию в предстоящей битве.

Возможно, в лагере, особенно в первые недели его существования, устраивались всякого рода забавы и увеселения. Вне всякого сомнения, крестьяне, собравшиеся на Маусхолдском холме, предавались своим излюбленным развлечениям: рассказывали истории и сказки, проводили петушиные бои и состязались в силе. Возможно, из Нориджа в лагерь приходили бродячие артисты: жонглеры, акробаты, кукольники. В «Мертвой земле» описывается травля медведей – потеха, столь излюбленная в эпоху Тюдоров. «Командная игра», о которой идет речь в романе, тоже была весьма популярна в те времена, особенно в Восточной Англии. Она представляла собой ужесточенную версию футбола: игроков намного больше, правил значительно меньше. Разумеется, лагерь неизменно привлекал бродячих торговцев, которые доставляли туда не только свои немудреные товары, но и последние новости.

Пьянство могло стать в Маусхолде весьма серьезной проблемой, но, судя по всему, этого удалось избежать. В противном случае и Невилл, и Сотертон непременно упомянули бы об излишней любви мятежников к крепким напиткам. Следует также отметить, что существовала значительная разница между «легким пивом», которое в эпоху Тюдоров пили все от мала до велика, ибо считалось, что употребление воды чревато различными болезнями, и «крепким пивом», где содержание алкоголя было значительно выше. По всей вероятности, расположенные на Маусхолдском холме пивоварни производили почти исключительно «легкое пиво»; что же касается «крепкого» напитка, то его запасы власти всячески стремились свести к минимуму.

Есть только одно свидетельство того, что обитатели лагеря порой находились под воздействием алкоголя. Нам известно, что епископ Мэтью Паркер, прибыв на Маусхолдский холм, отказался от своего намерения проповедовать перед повстанцами, ибо все они были пьяны[141]. Правда, на следующее утро он вернулся и выступил перед жителями лагеря с гневной речью, которая не нашла в их сердцах отклика. Об этой истории часто вспоминают, однако для епископа все закончилось более или менее благополучно. Обиженные повстанцы ограничились тем, что, забравшись под деревянный помост, с которого витийствовал проповедник, принялись колоть его ступни пиками. Никаких серьезных повреждений Паркер не получил, иначе он был бы не в состоянии покинуть лагерь пешком. Как видно, шутники всего лишь хотели заставить церковника поплясать. Несмотря на все праведное негодование, с которым описывает этот случай сам Невилл, эпизод имеет явно комический характер; забаву, которую устроили себе повстанцы, трудно назвать жестокой.

«Пророки»

В лагере, разумеется, были и другие проповедники, которые выступали перед повстанцами без всякого официального разрешения, – те, кого Сотертон называл «пророками». О них нам почти ничего не известно. «Пророки», несомненно, подразделялись на несколько типов, выражая самые разные идеологические взгляды.

К первому типу относились «пророки» так называемого «фантастического» направления. Как правило, они предсказывали близкое ниспровержение государства и черпали вдохновение во всякого рода древних источниках, например сочинениях о Мерлине и прочих старинных легендах. Прорицатели такого рода во множестве появились во время «Благодатного паломничества», восстания 1536 года. Несомненно, они приспосабливали к современным обстоятельствам древнее пророчество о короле Гнездовике, весьма популярное во время крестьянских восстаний Уота Тайлера и Джека Кэда. В 1536 году о нем вспомнили вновь[142], видя в этом доказательство скорого падения Генриха VIII. Сотертон упоминает о «бродячих проповедниках, кои, измыслив самые невероятные фантазии, обрушивали их на головы слушателей, собравшихся на рыночной площади и в других людных местах»[143]. Кто знает, какие древние легенды были взяты на вооружение в 1549 году?

Ко второму типу относились «библейские пророки», весьма популярные среди радикально настроенных протестантов в 1540-е годы. Для своих проповедей они избирали тот или иной фрагмент Священного Писания, заявляя, что Бог якобы открыл им истинный смысл этих слов. К их числу относились и некоторые весьма образованные люди, например Джон Нокс, утверждавший, что сам Господь избрал его для пророческого служения[144]. Учитывая царившую в лагере атмосферу всеобщего возбуждения, не трудно предположить, что многие доморощенные толкователи Библии тоже вообразили себя избранными.

К «пророкам» третьего типа относились последователи анабаптизма, являвшегося в 1540-е годы самым страшным пугалом для английских правящих классов. Анабаптисты, представители радикально настроенных германских протестантов, утверждали, что все жизненные блага должны находиться в общем пользовании[145]. Хотя анабаптисты отвергали любое насилие, а число их последователей в Англии было весьма незначительным, стремление этих людей ко всеобщему равенству внушало ужас представителям высших слоев общества. Заметим, что, по утверждению одного из ведущих исследователей анабаптизма в Англии, нет никаких свидетельств того, что это направление имело своих сторонников среди маусхолдских повстанцев[146]. В период правления Эдуарда VI два анабаптиста были приговорены к сожжению на костре по обвинению в ереси. Иными словами, они пострадали за свои богословские взгляды, а вовсе не за социальные убеждения. Можно предположить, что к 1549 году, несмотря на все страхи, внушаемые анабаптизмом правящей элите, в качестве радикального социального движения он уже сошел на нет.