Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

Отношениям герцога Сомерсета к восставшим посвящены три чрезвычайно интересные статьи. Все они основаны на анализе дошедших до нас писем лорда-протектора[154]. Согласно мнению Этан Шеган, из этих писем следует, что в ходе диалога с повстанцами Сомерсет пошел на значительные уступки. М. Л. Буш и Дж. В. Бернард, напротив, вполне обоснованно утверждают, что уступки эти были не более чем хитрыми уловками. Притом что некоторые требования повстанцев могли встретить сочувственное отношение протектора – как мы видели, он придерживался «аграрного» объяснения инфляции и намеревался провести реформы, – проявления народного недовольства вызвали у него не меньшую ярость, чем у Генриха VIII. Это явствует из его писем, выдержанных в весьма резком и разгневанном тоне; протектор заявляет, что простолюдины не имеют никакого права устраивать лагеря и выдвигать правительству требования, ибо это является посягательством на единственно правильное общественное устройство. Правда, в случае если повстанцы разойдутся, Сомерсет обещает простить их: он заявляет также, что все их нужды и жалобы будут рассмотрены членами комиссии или парламентом. До некоторой степени тактика протектора напоминает тактику Генриха VIII по отношению к «Благодатному паломничеству», также первоначально примирительную. Подобно Генриху, за посулами которого всегда стояла угроза применить военную силу, протектор к середине июля отказывается от политики умиротворения и открыто выражает намерение уничтожить лагеря в случае, если мятежники не разойдутся добровольно.

Не думаю, что Сомерсет когда-либо собирался позволить простолюдинам принимать участие в управлении государством. Время от времени он действительно шел на некоторые компромиссы – например, дал согласие изменить право взимания пошлины в своих собственных поместьях в Тетфорде, – но уступки эти были весьма незначительны. Исследователи ведут споры относительно того, выражается ли в одном из писем протектора к повстанцам Тетфорда намерение предоставить простым людям право выбирать членов комиссии; однако письмо это настолько запутанно и невнятно, что постичь его смысл не представляется возможным[155]. Не следует забывать, что к тому времени Сомерсет находился под колоссальным давлением Тайного совета. Версия Шеган, предполагающая, что между повстанцами и лордом-протектором завязался диалог, во время которого обе стороны пытались понять друг друга, разлетается под натиском фактов. То, что происходило в действительности, ничуть не напоминало диалог; пытаясь выиграть время, Сомерсет шел на различные уловки. Где-то в середине июля (семнадцатого числа члены Комиссии по огораживаниям прибыли в Кент, однако не сумели убедить повстанцев из лагеря Кентербери в необходимости разойтись) лорд-протектор переходит к откровенной конфронтации. Необоснованные надежды, порожденные его лживыми обещаниями, – в сложившихся обстоятельствах со стороны Роберта Кетта было до крайности неразумно уповать на симпатии Сомерсета – рухнули двадцать первого июля, когда в Маусхолдском лагере появился королевский посланник. Угрожающий тон воззвания, которое он огласил повстанцам, явился для них полной неожиданностью. И, как я изобразил на страницах романа «Мертвая земля», тем сильнее был гнев, в который их это воззвание повергло.

Прибытию королевского посланника предшествовало письмо, которое за день до того гонец доставил Роберту Кетту. Если это действительно письмо № 2, приложенное к статье Шеган, которую я цитировал выше, то в нем содержались резкие обличения и требования немедленно распустить лагерь[156]. Лишь в случае, если мятежники немедленно разойдутся, ближайшая сессия парламента рассмотрит их жалобы и претензии, говорилось там. Если же они будут упорствовать в своем неповиновении, то пусть пеняют на себя.

Появление королевского посланника в Маусхолдском лагере можно считать кульминацией трагедии. Он прибыл туда в сопровождении мэра Нориджа Кодда, олдермена Элдрича и городского меченосца Петтибона. Когда посланника отвели к Дубу реформации, он зачитал огромной толпе повстанцев воззвание, в котором все они назывались изменниками и предателями, а их предводитель Роберт Кетт именовался «зачинщиком дерзостной смуты». В послании было обещано прощение всем, кто добровольно покинет лагерь, – и ничего больше. Разгневанный Кетт заявил, что он «не совершил никакого преступления, а следовательно, не нуждается в прощении и намерен остаться там, где пребывает ныне, вместе с теми, кто пожелает разделить его участь»[157]. Согласно воспоминаниям Невилла, Роберт Кетт обратился к повстанцам с просьбой «не покидать его и не дать себя устрашить, но вспомнить о тягостном существовании, которое они вели прежде». Он также выразил решимость «отдать свою жизнь (если сие понадобится) ради спасения своих товарищей»[158]. Посланник во всеуслышание обвинил Кетта в государственной измене и отдал Петтибону приказ арестовать его. Однако угрозы, которыми разразились повстанцы, вынудили посланника и сопровождающих его лиц поспешно покинуть лагерь. Вслед за ним, рассчитывая на королевскую милость, лагерь оставила незначительная часть повстанцев (точное их количество нам неизвестно); однако подавляющее большинство бунтовщиков сдаваться не собиралось[159].

Вернувшись в Норидж, королевский посланник приказал Кодду и Элдричу закрыть городские ворота и «не подпускать мятежников к еде»[160]. Это в очередной раз подчеркивает, сколь важное значение для питания повстанцев имел нориджский рынок, о чем мы уже упоминали ранее.

Вооруженные конфликты: с 21 июля по 1 августа

Отданное королевским посланником распоряжение закрыть городские ворота Нориджа – вне всякого сомнения, именно так ему приказал действовать Сомерсет в случае, если повстанцы откажутся разойтись, – было чрезвычайно опрометчивым шагом. После этого у жителей лагеря не осталось иного выбора, кроме как захватить город. Посланник задержался в Норидже, он несколько раз прочел свое воззвание на рыночной площади, возможно рассчитывая на поддержку горожан. Это тоже оказалось серьезной ошибкой; согласно свидетельству Сотертона, «вскоре после сего чтения, вследствие вероломства многих горожан, бунтовщики вошли в город»[161].

На следующее утро, двадцать второго июля, повстанцы, после неудачной попытки достичь с городскими властями соглашения и получить доступ в Норидж мирным путем, начали полномасштабное наступление[162]. По атакующим был открыт огонь из нескольких пушек, находившихся в замке; но ни городские канониры, ни повстанцы, в распоряжении которых тоже имелись орудия, не обладали (по крайней мере, в то время) навыками прицельной стрельбы. В отличие от них, городские лучники (в большинстве своем то были слуги состоятельных горожан, констебли и солдаты из охраны замка) владели своим оружием достаточно искусно. Заняв позиции на крепостных стенах, они нанесли мятежникам немалый урон. Епископские ворота, главный стратегический пункт, подверглись двум мощным атакам повстанцев: первая была отбита; однако вторая, благодаря значительному численному преимуществу атакующих, оказалась успешной. По словам Сотертона, «богомерзкая свора мальчишек… устремилась на город под градом стрел, выдергивая те, что вонзились им в ноги»[163]. Следует отметить, что мальчишками в эпоху Тюдоров называли всех молодых неженатых мужчин; свидетельство же о выдернутых из ног стрелах представляется вполне достоверным, так как, скорее всего, в то время использовались стрелы, лишенные зазубренных наконечников. Битва за Норидж доказала, что повстанцам, одержимым яростью и гневом, не занимать храбрости и решимости, – эти качества они проявили и во всех последующих сражениях. Местные сторонники мятежников оказали им немалую помощь, пустив по городу слух, что неприятель якобы ворвался в Норидж с другой стороны; благодаря этому удалось отвлечь военные силы от Епископских ворот[164].