Охота на Хемингуэя - Дайана Мэдсен

Я закрыла глаза. В памяти всплыли давно забытые воспоминания о годах учебы в магистратуре. Дэвид был многообещающим исследователем Хемингуэя и моей первой большой страстью. Мне вспомнилась напряженная работа, холодный свет фонарей кампуса зимними чикагскими ночами и опьянение бурной, до краев захлестнувшей любовью. Как выяснилось, меня она захлестнула куда сильнее, чем его, и закончилась тем, что он улетел в Париж, изучать творчество американских писателей, обитавших там в двадцатом веке. «Я буду писать тебе каждый день», — обещал он в аэропорту. И это оказалась последняя наша встреча за десять с лишним лет. Именно благодаря Дэвиду Барнсу я узнала, как сложна бывает жизнь. Потом был Фрэнк, потом Скотти. Я люблю мужчин, но с точки зрения статистики мой шанс на удачу выглядит бледновато.

— Мне действительно очень нужно поговорить с тобой, — снова произнес Дэвид. — Я тебя искал, потому что у меня есть сногсшибательные новости. Я все-таки сделал это! Идем, поужинаем. Мне нужен твой совет.

Насколько я знала, Дэвид никогда не нуждался ни в чьих советах, и меньше всего в моих. Я заглянула ему в глаза, стараясь понять, к чему он клонит, подосадовала, что позволяю водить себя за нос. Именно так я каждый раз попадаю в неприятности.

— Просто скажи, что у тебя на уме?

— Ты славилась умением рассматривать факты в перспективе, — ответил он, блеснув фирменной улыбкой Дэвида Барнса.

Если бы я и впрямь обладала таким умением, то уже бежала бы к двери. Но по какой-то причине не сделала этого.

— Ди Ди, в данный момент некие люди пытаются использовать меня в своих целях, и я им не доверяю, — сказал Дэвид. — Могу я рассчитывать на твою помощь?

Внутренний голос кричал: «Нет! Не-е-ет!» Но я его не слушала. Мне стало интересно, так как работа страхового следователя приучает слушать. Поэтому вместо того, чтобы слинять, я сказала:

— О'кей, давай посмотрим.

Время… это все, что у нас есть.

Эрнест Хемингуэй

Мы поехали в город на моей «миате» со складным верхом. Стоял один из тех прекрасных летних вечеров, которые остаются в памяти на всю жизнь. Воздух был горячим и душным, но легкий ветерок с озера Мичиган заставлял ветви деревьев петь. В небе кружили совы, пируя в облаках из жуков, и резкие крики птиц перекрывали даже шум автодороги.

Странно было разговаривать с Дэвидом и слышать его голос после всех прожитых лет и страданий. Вряд ли это чувство стоило называть романтичным, но думаю, человек никогда не забывает первую свою настоящую любовь.

Заскочив в китайский ресторанчик, мы направились к Дэвиду домой. У него был лофт на окраине Лупа[2]— бывший завод, переделанный под жилой дом. Этот престижный райончик всегда привлекал финансовые сливки Лупа, способные платить за аренду жилья в месяц столько же, сколько я за год. Но теперь многие квартиры пустовали, ибо недавние их жильцы пали жертвой экономического кризиса. Переделка индустриальных зданий под дорогостоящее жилье — вещь, конечно, хорошая, но времена меняются.

Дэвид щелкнул выключателем. Огромная гостиная была обставлена коричневой кожаной мебелью и восточными коврами. В глаза бросилось обилие древних китайских ваз и глиняная лошадь Ван-Ли, и мне стало интересно, кто поработал здесь над дизайном интерьера.

Вдоль стен шли поднимавшиеся от пола до потолка книжные полки. Зная Дэвида, я не сомневалась, что найду на них немало первых изданий. Имелись тут и реликвии, вроде старинной печатной машинки, занимавшей почетное место на полке с обширной коллекцией трудов Хемингуэя. Обстановка представляла собой любопытную, эклектичную смесь стилей. Я внимательно огляделась, пытаясь понять, живет ли с Дэвидом еще кто-то, но не нашла никаких свидетельств.

Апартаменты Дэвида намного превосходили мою скромную квартирку на третьем этаже не оборудованного лифтом дома в Верхнем городе. Даже в эти трудные годы он способен был купить с потрохами десяток таких, как я.

— Какая прелесть, — воскликнула я, разглядывая большую двойную ширму с нарисованными вручную цаплями, поблескивающими в приглушенном свете.

— Эпоха Тан, очень редкая вещь, — улыбнулся Дэвид. — А тебе известно, что эти летящие цапли символизируют удачу?

Я украдкой прикоснулась к рисунку, надеясь, что частица везения передастся мне.

Зазвонил сотовый Дэвида. Он ответил, извинился и скрылся в соседней комнате. Я же стала наслаждаться открывающимся из его окон видом, который не мог оставить равнодушной даже исконного уроженца Чикаго вроде меня.

— Ты явно процветаешь, Дэвид, — сказала я, когда он вернулся. — Научная степень по английской литературе редко способна обеспечить такой квартирой, как эта.

— Процветаю? Ты, Ди Ди, как обычно любишь преуменьшать, — в глазах Дэвида мелькнул огонек. — Я просто гений по части выигрывать большие гранты.

— Мне казалось, во время этого жуткого кризиса деньги достаются очень нелегко.

— Верно, просто я знаю, где нажать, в этом весь фокус.

Скорее, на кого нажать, подумала я, припомнив, как мастерски манипулировал Барнс нашими университетскими профессорами.

— Хочу дать тебе попробовать нечто особенное. Это австралийское вино, — он снова вышел, но продолжал говорить. — Китайцы до сих пор не научились делать хорошее красное, ха!

Дэвид вернулся с двумя бокалами бордового вина.

— Шираз, — объявил он, протягивая мне один. — Тебе понравится. Оно полнокровное, как сами осси.[3]

— За старые времена, — провозгласил Дэвид, когда мы чокнулись.

Вино оказалось насыщенным и приятным.

— М-м-м, — одобрительно протянула я. — Кто бы мог ожидать от такой глухомани?

— Не сомневался, что тебе понравится. — Дэвид отпил еще глоток. — Я слышал про Фрэнка, Ди Ди. Мне жаль.

Мне стало интересно, сколько еще раз предстоит ему высказывать свое сожаление.

— Говорили, что вы собирались пожениться. Фрэнк был хорошим человеком. Но почему никто в университете не знает, где тебя искать?

— Давняя история. Я больше не участвую в академических крысиных бегах, и занимаюсь чем-то вроде расследований для страховых компаний.

— Страхование? Как-то плохо вяжется с тобой. А что случилось с твоим фундаментальным трудом по литературе семнадцатого века?

— С ним все кончено, и точка.

Мне совсем не хотелось распространяться про неприятную историю с Фрэнком, его смерть и последующие события. Мы собирались пожениться и жить долго и счастливо. Но после его трагической гибели коллегам из университета потребовался козел отпущения, и таковым выбрали Ди Ди Макгил. Меня не только обвинили в смерти Фрэнка, но и отказались публиковать мою книгу, «Скандалы эпохи Реставрации». Ее заклеймили как легковесную и завернули из «Юниверсити-Пресс». Сделанные мною выкладки ученые мужи сочли, правда, безошибочными, но, по их мнению, они представляли больше интереса для простого читателя, чем для избранных знатоков. Нет смысла говорить, что именно к этому я и стремилась, хотя вполне отдавала отчет, почему коллеги против меня. Впрочем, после смерти Фрэнка мне стало все равно, и я ушла. За какие-нибудь несколько недель я лишилась не только жениха, но и карьеры. Вот так я стала страховым следователем, и вот почему встретила Скотти Стюарта. Но обсуждать все это с Дэвидом Барнсом не хотелось, поэтому я промолчала, надеясь, что он сменит тему. Намек дошел до него.