Больные ублюдки - Мэтт Шоу

тот день. Его глаза были окружены тяжелыми черными кольцами, темные волосы выглядели сальными и спутанными. Еще он был белый словно камень.

Он повернулся и непонимающе посмотрел на меня. Он не узнал меня, так же как и я не узнал его.

Первым делом он спросил, как меня зовут. Я не смог ему ответить. Даже сегодня я все еще не могу ответить ему на этот вопрос. Он тоже не мог назвать мне свое имя. Он также не мог назвать имена женщины и девочки, лежавших на кровати. Но он все же показал мне фотографию, на ней были мы вчетвером, стоящие вместе в запечатленный момент счастья. Я не помню, когда была сделана эта фотография.

Он сказал мне, что фотография была на солнцезащитном козырьке в машине. Приклеенная там на кусочек скотча. Это был ключ к разгадке того, кем мы были. Он сидел за рулем, Mама, судя по всему, на пассажирском сиденье, а мы с Cестрой сзади. В багажнике машины лежал чемодан. Он указал через всю комнату на него. Он открыл его, пока мы спали. Одежда внутри представляла собой мешанину различных размеров и фасонов. Очевидно, он был набит в спешке. Потому что тот, кто упаковывал вещи, просто хватал все, что ему попадалось под руку, и бросал туда.

Я спросил его, как мы вышли из машины и поднялись по лестнице этого дома. Мне и в голову не пришло спросить, чей это дом - во всяком случае, не сразу, - но когда я спросил его, он ответил, что теперь он наш.

Очевидно, он проснулся в машине. Сила взрыва, должно быть, вырубила его точно так же, как и нас. Должно быть, именно это каким-то образом отняло и наши воспоминания. Какая-то реакция на ударную волну. Он не знал, куда едет - просто сказал, что нажал на акселератор и поехал. Это была чистая случайность, что мы проезжали мимо этого дома и что он был пуст.

Я спросил его, что это за взрыв, и тогда он рассказал мне о бомбе. Он не знал точно, где это произошло. Он помнил только обрывки информации. Самый большой ядерный взрыв в истории человечества и миллионы погибших в первые секунды после удара.

- Должно быть, мы схватили все, что могли, и прыгнули в машину.

- Куда мы ехали? - cпросил я его, но он только пожал плечами.

Если у нас и был план, то он никак не мог вспомнить, какой именно. А пока он, казалось, был доволен тем, что нашёл этот дом. До сих пор я не уверен, было ли это потому, что он чувствовал себя в безопасности, или потому, что, как он позже сказал мне, у машины закончился бензин, когда мы подъехали сюда. Неужели это была слепая удача?

Я посмотрел в окно туда, куда смотрел он, и спросил, что он там высматривает.

- Мародеров.

Он сказал мне, что когда происходят плохие вещи, общество имеет тенденцию разваливаться, и каждый становится сам за себя. Людей не заботит то, кого они могут ранить, убить или изнасиловать ради своих интересов. А мы просто хотим защитить себя и продолжить жить.

- Я не знаю, где находятся хозяева этого дома, - сказал он мне, - но теперь он наш, и мы должны защищать его. Ты слышишь меня, Cынок?

Я прекрасно его слышал. Слово «Cын» странно прозвучало в его устах. Чужеродно. Я посмотрел на фотографию: отец, мать, дочь и сын.

Выжившие

Никто из нас не помнил своих имен, когда мы очнулись. И как мы ни старались, они так и не вернулись к нам. И по сей день я часто задаюсь вопросом, как же меня тогда звали. Сестра говорит, что я выгляжу так, как будто мог бы быть «Беном». Но когда я смотрю в зеркало, то не вижу в нём никакого «Бена».

Я не знаю точно, когда мы перестали пытаться вспомнить. Начав все заново в этом странном, но удобном с учетом обстоятельств доме, мы могли бы воспользоваться возможностью выбрать себе новые имена. Мы решили не делать этого, хотя на всякий случай наши воспоминания вернулись к нам однажды точно так же, как легко исчезли в самом начале. Мы скорее подождем, чтобы увидеть, что произойдет, а не потеряем свои имена навсегда. Как оказалось, мы редко обращались друг к другу именами или ярлыками. В тех редких случаях, когда нам это удавалось, мы делали все просто; мать есть мать, отец есть отец, а сестра есть сестра. Для моей Cестры я был Братом. Для наших родителей мы были дочерью и сыном.

Хозяева дома так и не вернулись, к нашему большому облегчению. Мы объявили его своим, и в то время я не был уверен, как далеко мы зайдем, чтобы сохранить его таковым. Спросите меня сегодня, и ответ будет прост: мы пойдем так далеко, как только сможем, чтобы удержать то, что считаем своим. Мы так никогда и не узнали, куда они делись. Я предположил, что они, возможно, сделали тоже, что и мы пытались сделать - загрузили машину и просто рванули как можно дальше в надежде убежать от разрушений. Однако Oтец отверг эту идею. Он сказал, что если бы они это сделали, то взяли бы еду из шкафов. А так шкафы были битком набиты всевозможными продуктами. Несказанная удача, учитывая, что мы понятия не имели, где находятся ближайшие магазины (если вообще остались хоть какие-то магазины). К нашему счастью, мы нашли не только еду, но и свечи и газовые фонари, спрятанные в гараже. И это тоже была неимоверная удача, учитывая, что в доме не было электричества.

Неужели прежние обитатели дома знали что-то такое, чего не знали мы? Судя по всему, они очень хорошо подготовились. Нет. Должно быть, это просто удача. В конце концов, если бы они готовились к концу света, то я уверен, что они не покинули бы свой дом. Конечно, не без того, чтобы взять свечи и еду.

Первые несколько недель мы провели, слушая радио в машине, чтобы попытаться поймать какую-нибудь радиостанцию, передающею новости из внешнего мира, которые могли бы быть полезны. Отец надеялся, что поблизости военные разобьют спасательный лагерь или что-нибудь в этом роде, куда бы мы могли добраться. В общем, Oтец сутками возился с радиоприемником. Женщины были в доме, а мне было приказано стоять снаружи машины, наблюдая за возможными грабителями.

Конечно, радио оказалось бесполезным. Одна статика