Каторжанка - Даниэль Брэйн

— Пойдем, ваше сиятельство, — услышала я, и кто-то потянул меня за рукав. — Пойдем. Посмотрели — и будет.

Я опустила взгляд на свои руки. Перчатки, перстни с крупными камнями, ложится снег и не тает, мелкие звездочки, кажется, каждую можно разглядеть, сохранить.

Я должна быть под жарким солнцем, заваленная обломками.

Сильная рука потащила меня с места казни прочь.

Глава вторая

Все было слишком реальным, чтобы происходить не наяву. Мне было холодно и неудобно, я с трудом сдерживалась, чтобы не заорать на женщину, идущую рядом со мной: высокая, крепкая как гренадер, она не то охраняла меня, не то за мной следила. Она куталась в подобие старинной поношенной шубы, а я тряслась от пронизывающего ветра в короткой курточке, путалась в длинной юбке и сметала подолом мешанину из глины и снега.

На меня не смотрели. Моя спутница локтями расталкивала людей и ругалась. Я шла следом за ней и опускала голову — не от страха или стыда, от холода. Если я умерла и это ад, то самое подходящее для меня место: не котел, а промозглая сырость. Я от нее умру во второй раз.

За нашими спинами раздались залпы и крики, я остановилась и обернулась. Мне ничего не было видно поверх голов, все действо происходило на возвышении, на холме, а мы уже спустились настолько, что мне достались лишь напряженные спины.

Снова выстрелы, и я повернулась к женщине. Что бы там ни творилось, я оттуда ушла, и больше это меня не касается.

— Куда вы меня ведете? — спросила я сквозь зубы. Меня колотило, губы и язык еле шевелились, я понимала, что еще пара минут, и я просто рухну, физически рухну, мне нужно в тепло.

Женщина отступила от меня на шаг, и глаза ее испуганно забегали.

— Домой, ваше сиятельство, — напомнила она, глядя в сторону. — Если его сиятельство узнает…

— Без разницы! — огрызнулась я и, наплевав на все и вся, обхватила себя руками, окончательно утратившими чувствительность, и судорожно начала тереть предплечья и плечи, разгоняя кровь хоть немного. Мысли мерзли — так тоже бывает. Думать и то невозможно и сосредоточиться. — Где… — Что? Дом? Машина? Экипаж какой-нибудь? — В тепло, только побежали в тепло, быстро!

Женщина шарахнулась от меня, вскользь коснувшись кончиками пальцев век.

— Тронулась, — выдохнула она. — Ваше сиятельство, вашего мужа…

Я не слушала, что она говорит.

Город был серый — серое небо, серые дома, даже слякоть под ногами непривычная, серая, серая я и серые люди — сто пятьдесят оттенков серого цвета, серый снег, серый ветер. Ветер пах слежавшейся серой солью — возможно, море недалеко. Люди все еще стекались взглянуть на казнь, я крутила головой — должно быть хоть что-то, хоть какой-то кабак… трактир, что угодно, и вот я увидела приветливо распахнувшуюся дверь, которая выпустила упитанного господина, и с визгом рванула туда, мечтая лишь об одном — добежать и попросить полстакана виски, хотя в жизни не употребляла крепкое спиртное. Ноги мои сбивались о брусчатку и разъезжались, как у пьяного. Женщина догнала меня и поволокла в сторону от вожделенного тепла.

— Руки! — заорала я.

Визг — уже чей-то, не мой, топот сапог и голос: «Да это графиня Дитрих, скорбна стала!». Женщина, кто бы она ни была, приставлена оказалась ко мне не зря. Она не выпустила меня, несмотря на то, что я всерьез озверела и готова была вырываться, дернула меня в сторону, едва не повалила, перед нами остановился экипаж, и меня впихнули в пахнущее лошадьми и скверно выделанной кожей нутро.

— Стерва, — зашипела я. Экипаж дернулся и помчался, подскакивая на колдобинах, я скорчилась на вонючем сиденье и ловила в своем теле последние исчезающие крохи тепла. Их было так мало, что каждую я хватала мысленно как искру, старалась удержать, но куда там, они таяли как снежинки, господи, я ненавижу снег! Я ненавижу холод, я его физически не выношу!

«Это же состояние после наркоза», — подумала я, впадая в оцепенение. Я нашла объяснение, мне стало легче. Всего лишь мое подсознание выдает картинки из небытия, а тело реагирует как и должно. Прошла операция и, скорее всего, прошла благополучно. У меня отличная страховка, не базовая, а отель стоял рядом с крупным городом.

Если город тоже не разрушен до основания, но ведь этого просто не может быть.

Моя сопровождающая укрыла меня своей шубой. Я осознала это только тогда, когда легче стало дышать и вернулась — не полностью, но уже легче — способность воспринимать реальность. Или нереальность, я не знала, что меня окружало. Я лежала, почти наслаждалась дрожью, это значило, что я все еще жива, и часто, неглубоко дышала. Черта с два… Я хочу обратно под раскаленное солнце.

Бешеная гонка по неровной дороге окончилась. Распахнулась дверь — в этой повозке хотя бы не дуло поганым ветром, — меня выволокли, и я не была уверена, что я в состоянии открыть рот и обругать того, кто вытащил меня снова на холод, но затем меня окутало блаженным теплом, звуки улицы резко пропали, вокруг запахло как в церкви — свечами и чем-то сладким, и как только меня отпустили, я осела кулем прямо на пол.

— Доктора бы, — услышала я. — Ей с самой казни так дурно. Как бы разума не лишилась, — обеспокоенно заметила моя надсмотрщица.

— Мыслимо, — непонятно ответил мужчина. — Это еще господина помиловали.

— Да было бы лучше, если бы нет, — возразила женщина. — Святой Трон возвестил, что освободит жен от клятвы, живы мужья или нет, а толку?.. Ваше сиятельство, — она наклонилась ко мне, от нее, я разобрала, пахло приторными сладкими духами, — его сиятельство ждет вас, поди. Пойдем, пойдем.

Меня снова потащили куда-то. Я открыла глаза — синие, серые, серебристые занавеси, натертый до блеска пол, серебряные подсвечники, на толстых кусках воска трясутся от ужаса огоньки, бесконечная лестница. Мне пора бы очнуться.

Вереница комнат расплывалась в одно большое пятно, потом меня усадили, и я услышала лучший звук на свете — треск огня. Где бы я ни оказалась, напротив меня пламя ело поленья в камине. Завороженная, я стекла на пол, на коленях подползла ближе к огню, протянула руки в перчатках. Даже если подпалю, черт с ними. Лучше боль от ожога, чем мерзнуть.