Меня зовут Джейн - Анна Васильевна Дубчак

сама взяла ее и что якобы девушка сказала, что ей до Татищева. Я вот сейчас думаю, может, она произнесла что-то другое, а проводница не поняла? Может, по пути были станции с похожим названием, где ее ждали?

– Валя, что ты хочешь от меня?

– Сейчас, подожди… Я же не сказала тебе самого главного. В один прекрасный момент ее спросили, может ли она назвать адрес, где живет, и я еще подумала тогда, что какой смысл задавать ей вопросы, если она ничего не понимает. И тут вдруг эта девушка, словно поняв вопрос, ответила следующее. Слушай внимательно. В графстве Суррей, в Кобэме! Или что-то в этом роде.

– Но на английском слово «графство» звучит иначе.

– Вот! Вот и я о том же! Мне показалось, что эта девушка ответила уже на русском. Или смеси языков. Да она вообще еле языком ворочала. Глаша, поедем в Татищево. Я уверена, что она там, сидит себе где-нибудь на станции и недоумевает, как она там оказалась. Еще я почему-то думаю, что у нее нет денег. С ней что-то произошло. Она не в порядке. Ей надо помочь.

– Значит, предлагаешь прямо сейчас поехать в Татищево?

Глафира с тоской взглянула на подругу.

– Мне утром к Лизе.

– Да я все понимаю. Ну, хочешь, я сама позвоню ей сейчас и все объясню?

– Вот уж не надо. У нее вчера был очень трудный день. Два заседания суда, причем все дела невероятно трудные, потом юбилей одного коллеги… Она очень устала и сейчас спит без задних, как говорится, ног.

– Глаша, пожалуйста, поедем.

– Хорошо. Не знаю почему, но мне тоже стало жаль эту девушку. Дуры мы с тобой, Валя. Ненормальные. Думаю, Адам мне непременно скажет об этом, когда узнает, где и с кем я провела ночь. Подожди, я сейчас оденусь. Там как на улице, холодно?

– Для майской ночи – очень даже. И ветер. Да, если можно, возьми с собой какую-нибудь куртку для этой девушки. Думаю, что она сейчас там, на станции, мерзнет.

– А если ее там не окажется? Вдруг она нашла гостиницу или ее кто подобрал? Или все-таки встретили?

– Тогда я буду у вас в офисе целый месяц мыть полы и заваривать чай. Бесплатно, разумеется. Еще машины ваши буду мыть.

– Понятно. Значит, надо ехать.

Войдя в спальню, Глаша склонилась над спящим мужем:

– Адам… Мне надо уехать.

– Куда? – сонным голосом спросил он. – Глаша, что случилось?

– Нет, ничего пока не случилось. Просто надо проверить одну информацию. Возможно, одной девушке требуется помощь. Валя приехала, понимаешь? Не могу ей отказать. У нее просто нюх на такие вещи.

– На какие – такие? – поморщился Адам, поймал руку Глаши и потащил ее к себе. – Глафира, на улице ночь. Там не подождут?

– Она говорит, что нет. Адам, я поеду. Во всяком случае, чтобы потом ни о чем не жалеть.

– Хорошо. Если что – звони.

– Где ключи от машины?

– В кармане джинсов.

– Адам, я люблю тебя. – Глаша поцеловала мужа, открыла шкаф и принялась одеваться.

– Знаешь, у меня тоже так было… – рассказывала Глафира уже в машине. Они неслись по ночному городу, пролетая перекрестки, освещаемые всполохами оранжевых огней светофоров, на их пути встретилось всего лишь несколько машин. – Тоже вот так ехала в поезде, кстати, в московском, и в купе была девушка. Мне еще показалось, что она баскетболистка, она едва умещалась на верхней полке, колени подогнула чуть ли не к подбородку. И тоже лежала к нам спиной, мы, ее соседи по купе, так и не увидели ее лица. Спала всю дорогу. Думаю, что она просто устала. Утром, когда подъезжали к городу, она поднялась, сходила в туалет, пришла умытая, распространяя вокруг себя запах зубной пасты и мыла. Симпатичная девушка, в дорогом спортивном костюме. Посвежевшая, выспавшаяся.

– Ну, эту-то нашу девушку спортсменкой назвать трудно. Да и выглядит она так, как если бы с ней произошло что-то нехорошее. Понимаешь? Говорю же, рано поседела, вся какая-то неприбранная, с пятнами крови на виске. Может, и на одежде, я же не видела… Вот точно память ей отшибло. И она бредила. Знаешь, я читала однажды, еще в детстве, как одна женщина, когда у нее поднялась высокая температура, вдруг принялась бредить на непонятном языке, предположим, греческом, хотя никогда им не владела. Позже выяснилось, что, когда она была моложе, она работала прислугой у одного профессора, который разговаривал на греческом. Каким-то участком мозга женщина запомнила слова.

– Это ты к чему? – Глафира не отрывала взгляда от дороги. Перед тем как услышать ответ Валентины, подумала, что напрасно не сообщила Адаму, куда именно они отправляются. – Девушка тоже говорила на непонятном языке?

– Глаша, ты меня совсем не слушаешь. Она говорила на английском. И, как мне показалось, чисто. Но я не англичанка, мне трудно судить. И в то же самое время у меня было такое ощущение, словно она понимает то, что ей говорят на русском. Вот так.

– У тебя ведро есть?

– Какое еще ведро?

– А тряпка?

– Глафира!

– Думаю, ты не месяц, а все два будешь мыть полы у нас в офисе, – проворчала Глаша. – Хоть бы там какой-нибудь буфет, что ли, был… Так кофе хочется.

Проехав основную часть пути, свернули направо и покатились в сторону железнодорожного переезда. Через пять минут машина остановилась неподалеку от здания станции. Все вокруг плавало в сиреневой предутренней дымке. Татищево еще не проснулось.

– Господи, как тихо… – Глаша вышла из машины и сладко потянулась, расправляя затекшие мышцы. – Ну, давай, показывай свою «англичанку».

– Глаша, я и так нервничаю! Хоть бы она была здесь… – Валентина открыла дверь и вошла. Кошка, дремавшая в стенной нише, поднялась, вытянув лапки, и тоже потянулась, зевнула, показывая розовость язычка и беленькие зубы. После чего снова улеглась на свое место и прикрыла глаза, каким-то внутренним чутьем понимая, что опасности нет.

На скамье лежала девушка. На боку, свернувшись в клубок. Старые растоптанные кроссовки, грязные джинсы, толстый свитер, спутанные волосы неопределенного цвета с седыми прядями. В точности такая, как и описывала ее Валентина.

– Вот, это она! – с гордостью воскликнула Валентина. – Ну, что я говорила? Ее никто не встретил!

Глафира подошла и осторожно тронула девушку за плечо.

– Она совсем холодная…

3. 2009 г., Татищево

Не припомню, чтобы мне еще когда-либо было так худо. Меня обуревали желания, одно нереальнее другого. Искупаться, выпить горячего чая, надеть свою привычную и, главное, чистую одежду, и не менее важно – оказаться уже дома, вынырнуть из этого длящегося, как мне