Черепа - Кирилл Олегович Михайлов

хорошего соседа сын погиб… Петенькой его звали. Девять годиков всего. Махонький такой, рыжеволосый, ангелочек миленький… — слёзы не выдержали напора и медленно стали сползать по щекам. — Играл он с детворой, с ровесниками своими. Любили они часто подшучивать над собой, только после таких шуток не всем смешно было… То со спины выльют ведро воды, то кепку на крышу забросят, то запрут где-нибудь в подвале… Так они однажды и заперли Петеньку… в трансформаторной будке… подшутить хотели… а Петеньке было не до смеха… Пытался он выбраться оттуда, да трансформатор-то совсем небольшой был, всё помещение без окон было, испещрено проводами и разными электрическими приблудами. Вот он, когда пытался дверь выбить, ногами стучал… кулаками бил… нечаянно дотронулся локтем до оголённого провода… и… — мама выдержала трёхсекундную паузу и продолжила, — сгорел… заживо… врачи по- приезде ничего уже не смогли сделать… им оставалось только констатировать смерть…

Вдруг мама скрестила руки на столе, положила голову на них, лицом вниз, и тихо-тихо зарыдала. Мари смотрела на неё округлившимися глазами и не знала, что можно было сказать по этому поводу. Её мама продолжала плакать, периодически всхлипывая. Мари хотела было положить свою руку ей на плечо и что-то сказать, поддержать её, но не могла. Она никогда не была в такой ситуации и никак не могла разделить её страдания. Мари ещё продолжала некоторое время просто молчать, растерянно слушая горький и тихий плач. Однако, не сумев больше выдерживать такую крайне неприятную атмосферу, царящей на кухне, она аккуратно прикоснулась пальцами руки до её плеча. Вдруг её мама смолкла. Мари сама для себя неожиданно, то ли от испуга, то ли по другой причине отдёрнула руку. Мама подняла голову. Её лицо было розовым, а вся кожа вокруг глаз — красным. Она посмотрела на свою дочь своими мокрыми, заплаканными глазами,

затем вытерла слёзы о свой жёлто-зелёный фартук, чуть помолчала и, периодически прерываясь, чтобы перевести дыхание, будто после пробежки на короткой дистанции, продолжила:

— А отец его один, сам с собой наедине остался. С женой они развелись давно, а родственников у него других и вовсе нет. Каждый день видела, как он, поникший, на работу ходил, смотрела на него, а на нём лица совсем не было… Пожил он так ещё пару лет, а после в лес ушёл, сказал, дескать, передохнуть ему надо от всей этой суматохи. Ушёл он, так и не вернувшись. Многие говорят, что он жить в лесу остался, другие, что просто там… повесился… не смирился с потерей сына… Но, как бы то ни было, поисковая экспедиция не смогла его найти, ни живого, ни мёртвого. Кто его знает, где он сейчас может находиться…

Мама замолчала и в доме воцарилась тишина. Тишина была настолько неприятной, что начинала бить по ушам. Мари замерла, заметив, как глаза её матери застыли на ней. Она боялась что-то сказать, пошевелиться, сделать неверное движение, от которого её мама снова начнёт заливаться слезами. Но она, без лишних слов тут же подвинулась к своей дочери ещё ближе и крепко обняла. Мари было очень неловко. Она не думала, что обычный завтрак превратится в такой неловкий разговор со слезами.

После недолгих объятий мама отпустила Мари, отодвинулась от неё к своей тарелке с уже чуть подостывшими сырниками и сказала:

— Прости, что, может быть, я тебя немного напугала своим рассказом, но я боюсь в последний раз увидеть тебя не в живую, а в ленте новостей…

— Мамочка… — всё же нашла в себе смелости Мари что-то сказать. — Правда, не переживай. Нас четверо, друг друга мы точно не обидим и не бросим, мы с первого класса вместе, тем более нам не по семь лет, мы уже не маленькие.

Мама улыбнулась и посмотрела на неё своими добрыми, заплаканными глазами и ответила:

— Очень рада это слышать, — сказала она, утирая остатки слёз. — Ну ладно, поплакали и хватит. Сейчас сырники остынут, надо доедать, а то уже не очень вкусными будут. Кстати, про таблетку не забудь, а то я тут со своими нравоучениями совсем забыла тебе её положить.

— Хорошо, мама, — ответила Мари, переводя взгляд с матери на свою, почти не тронутую тарелку.

Она продолжила есть сырники, но уже с меньшим аппетитом. Но не потому, что они остыли, как раз наоборот, они были еще тёплыми и от них исходил вкусный запах, а потому что она пыталась переварить весь этот неловкий разговор у себя в голове. Много раз ей мама говорила, что не надо ходить в лес, там опасно. К тому же она неоднократно повторяла про пропавших детей, но причём здесь какой-то Петя, который… — Мари было трудно произнести это даже про себя, — сгорел, а не потерялся в лесу? Неужели тот мальчик для её матери был чем-то бо́льшим? Но если бо́льшим, то почему первый раз про него слышит? Или мама просто так затронула тему про неудачные розыгрыши между друзьями, чтобы мы были осторожны друг с другом? Вопросов было много, но задавать их своей маме, у которой только что наворачивались слёзы на глазах, было неудобно. Мари всё же пришлось доесть, теперь уже не самые вкусные на свете сырники, чтобы ещё сильнее не расстраивать маму.

III. Юные сыщики

Мари у себя в комнате собиралась на прогулку с друзьями. На улице стояло лето, и гулял маленький ветерок, поэтому она одела лёгкую белую футболку с красивыми чёрными узорами, синие шорты под ремешок и тонкие чёрные носки. Мари спустилась на первый этаж, подошла к прихожей и стала обувать бело-чёрные кроссовки. Все четверо друзей договорились сегодня прогуляться по городу. Такие прогулки происходили каждые выходные, но с наступлением лета они стали выходить гулять чуть ли не каждый день. Вот и сегодняшний денёк не стал исключением. Маленькая компания дружила со школы и была не разлей водой:

Оля — скромная девочка с тёмными волосами и коричневыми глазами. Она была маленькой и хрупкой. Такую девочку страшно оставлять одну с незнакомыми людьми или в незнакомом месте.

Паша — коротко выстриженный мальчик с голубыми глазами. Он был не высокий, но с крепким телосложением. Паша на вид был грубым и дерзким, и на первый взгляд мог бы нагрубить человеку ни с того, ни с сего, однако, на самом деле, это не так. Паша — человек веселый и добрый и всегда мог поддержать разговор, но несмотря на это он действительно мог поколотить человека, но только тогда, когда его друзей могли беспричинно обидеть.

Женя —