Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

на прогретых мраморных столах вкусить мясо и сладости, накануне доставленные в порт из всех уголков Ойкумены.

Арену, статуи, каменные сиденья громадного ипподрома мигом обсели большие невесть откуда взявшиеся в этих краях коричневые чайки. Пронзительно крича, словно обманутые женщины, они обсуждали, казалось, грехи рода человеческого, среди которых первыми были, разумеется, алчность и азарт жителей Константинополя.

Тем временем император Валент по специально сооруженным для такого случая переходам прошествовал со свитой в Палатий. Выстроенный по приказу императора Константина всего за шесть лет, дворец представлял собой огромный комплекс строений из соединявшихся или отдельно расположенных зал, нескольких церквей, императорских спален, обеденных комнат, бань и помещений для прислуги и охраны, всего числом до полутысячи.

Неудивительно, что император Валент, чье детство прошло в отцовских гарнизонах провинциальной Британии и пыльной Африки, до сих пор путался среди мраморных колонн, длинных переходов, порой наглухо перекрываемых дверьми из бронзы и чистого серебра, утыкаясь в столбы из яшмы там, где, по мнению императора, должны были находиться открытые внутренние дворики, засаженные карликовыми деревьями и благоухающими яркими цветами.

Разумеется, вовремя подоспел евнух-египтянин и, как будто никуда не отлучался на ипподроме, бодро засеменил чуть впереди самодержца, который коротко бросил: «На террасу, к морю».

Через некоторое время император, вездесущий евнух-египтянин, начальник охраны Иосаф, который вообще ни у кого не спрашивал разрешения быть рядом с императором, присоединившийся к ним Евсей, квестор Священного двора, вышли на залитую солнцем, увитую плющом террасу, откуда открывался изумительный вид на Мраморное море, прозванное в этих краях Греческим.

– Иосаф, вели подать вина. Сюда. – Валент небрежно указал на предусмотрительно спрятанные в тени мраморные уступы-скамейки. – Выдерни из свиты Константина Германика. Все остальные пусть ждут в Большом дворце, скоро будем кушать.

Зная простоту вкусов своего императора, Иосаф, не мудрствуя лукаво, приказал служкам приволочь несколько тяжелых амфор с сирийским вином. И тут же, из спрятанного в цветах фонтана-дельфинчика, сам наполнил свежей водой большие чаши-кратеры, чтобы разбавить в них сладкое вино.

Одетые, как знатные горожане, рабы, обычно прислуживавшие за обедом, внесли стеклянные кубки, ножки которых были украшены серебром и зелеными изумрудами.

– Чужих глаз нам не надо, – распорядился император, – даже в моей свите могут быть соглядатаи проклятых персов. Поэтому, евнух, будешь за виночерпия. Лиши девственности эти дивные кубки, плесни нам вина! А ты, Иосаф, зови сюда Константина Германика.

Не успел египтянин, внутренне содрогаясь от варварского нарушения этикета, серебряным черпаком в виде коварного змия наполнить большие бокалы, как на террасе возникла громадная фигура трибуна Галльского легиона Константина Германика.

Лучи полуденного, но еще жаркого солнца отразились на роскошных доспехах вновь прибывшего, которые на мгновение ошеломили даже приближенных императора. Начищенный до зеркального блеска нагрудный панцирь. Под ним – доспех из узких бронзовых пластин, перекрывавших одна другую. Медные накладки портупеи, поддерживавшие меч-спату на левом бедре и полуспату на правом. Ножны, расцвеченные драгоценной эмалью. Посеребренный парадный шлем с двухцветным красно-белым гребнем, с золотыми крестами на налобнике. Кроваво-красные рубины на перевязи. Все ослепляло, сверкало, переливалось, играло на солнце.

Да и сам трибун соответствовал своему роскошному одеянию. Был он высок – на голову выше любого из палатийских гвардейцев. Аристократическое выражение лица, нос с горбинкой, серые глаза и вдобавок густые светлые курчавые волосы, хоть и подстриженные коротко по римскому армейскому стандарту, но даже в этой прическе выглядевшие так, будто молодой мужчина собрался на любовное свидание, никак не на встречу со своим государем.

– Хорош! Ай, хорош! – прокомментировал император. – Как тот жеребец, который сегодня выиграл последний заезд. Хорош!

С этими словами Флавий Валент вскочил с мраморной скамьи и, не удержавшись, обошел своего трибуна, придирчиво рассматривая парадные доспехи. Внезапно, сильно хлопнув по нагруднику, спросил:

– Думаешь, выдержит?

Трибун понял солдата-императора с полуслова:

– Если надеть еще стеганый льняной кафтан, думаю, даже копье остановит.

– Да? – недоверчиво произнес император. – А что ж тебя перс тогда стрелой пощупал?

– Так ведь в бедро попал, Величайший, а я в кольчуге был. Стрела в разрез на бедре и вошла.

– Ах, да, – сказал Валент. – Ты же тогда конный был, федератами командовал. Сарматами, кажется?

– Точно так, мой император. – Германик то ли согласно кивнул, то ли склонил голову в поклоне, видно, вспомнив об обязательном ритуале приветствия.

Немногочисленные доверенные лица, собравшиеся на уютной площадке, обдуваемой ветерком близкого моря, прекрасно знали, что от своих солдат Валент ждал не лести, но преданности и готовности к бою, а потому давно не обращали внимания на условности.

Евсей, квестор Священного двора, исполнявший обязанности главного финансиста Империи, человек грузный, любивший перекусить до и после обеда, поспешил распорядиться, чтобы принесли горячих пирожков с перепелиным мясом и грибами под острым соусом. Евнух, страдальчески закатывая глаза, продолжал опустошать кратеры, то и дело подливая туда вино из громадных амфор. Иосаф, поигрывая германской секирой, с иронией рассматривал полуспату трибуна, пытаясь сложить слова для уместной, по его мнению, шутки. Что-то вроде: «Кого напугает этот “огурчик”?» «Император будет доволен!» – решил было Иосаф, но оказалось, что любимый государь его опередил.

У Светлейшего были другие планы. Тяжело опустившись на каменную ступень, он внезапно вздохнул, обращаясь к трибуну:

– Помнишь того солдата, убитого молнией?

– Во время Юлианового похода, – кивнул головой Константин. – Кажется, его звали Иовиан. Он напоил коней и вел их от реки в лагерь, неподалеку от Дару.

– Иовиан – значит Юпитер, – угодливо подсказал евнух.

– Да, – произнес император задумчиво. – Именно так сказали императору Юлиану этрусские гаруспики, знатоки в деле предсказаний. Мол, не стоит продолжать поход, если молнией убит солдат со столь знатным именем да двое боевых коней в придачу.

Иосаф, единственный, кто не воспользовался милостивым разрешением Валента и не присел у его ног, а продолжал стоять на страже, высматривая шпионов и наемных убийц, даже подался вперед, не умея скрыть любопытство. Молодой мужчина, но старый солдат, он был суеверен безгранично.

– Мой Великий государь, а почему же император Юлиан, ваш предшественник, не внял словам провидцев?

– Философы, мой ручной лев! Философы совратили Юлиана! Он даже в походах таскал их за собой, советуясь с бородатыми греками больше, чем со своими офицерами. Кстати, оттого и прозвали его Отступником. Не знаю, был ли Юлиан отступником на самом деле, несведущ я в платонах да сократах, но в Персидском походе греки сыграли со всеми нами злую шутку. Именно философы из греков сказали странные слова, что, мол, «течение эфира вниз не предвещает ничего дурного. Но, наоборот, молния предрекает императору возрастание его славы». И мы на следующий день маршем отправились дальше, вступив в пределы знойной Ассирии. Поначалу все действительно